Порочное место

Дима Шульгин рос плохо, часто болел, одноклассники его обижали, девчонки пренебрежительно кривили губки. Маленький, щуплый, неказистый – ну кому он такой был нужен? Но все изменило книжное знакомство с Суворовым. Будущий полководец тоже был в детстве хилым, болезненным, его некрасивое лицо рано покрылось глубокими морщинами, но это не помешало ему стать великой личностью всемирного масштаба. И все потому, что Александр Васильевич много работал над собой – закалял тело, воспитывал волю и характер. И Дима занялся собой, записался на секцию бокса и самбо, бегал по утрам в любую погоду, обливался холодной водой. Трудно ему было первое время, невыносимо тяжело, но все-таки он преодолел себя, возмужал, окреп. И со сверстниками у него наладилось, а в последнем, выпускном классе у него даже случился роман с девушкой, которая давно ему нравилась. И все потому, что он тренировал не только тело и характер, а еще учился общаться с людьми, завоевывать их расположение, а если надо, то и пугать – не кулаками, а угрожающими движениями. Сейчас он как раз и применил один такой метод, потому и шарахнулся от него Листвянский.

В квартире полный бардак: в зале на журнальном столике следы недавнего застолья, покрывало с дивана сорвано, в ногах – кружевной бюстгальтер. На люстре висели женские трусики – то ли их нарочно подвесили, чтобы создать разгульный антураж, то ли без умысла закинули. Дверь в спальню была закрыта, но вот она медленно приотворилась, и из комнаты показалось такое же помятое лицо экономки Розы.

– Здрасте!

Она узнала Шульгина и досадливо поморщилась.

– Здравствуйте, Роза Герасимовна. Рад вас видеть.

Девушка улыбнулась тускло, зато зевнула ярко, во весь рот. И скрылась за дверью.

Шульгин действительно рад был ее видеть. Ему ведь надо было допросить не только Листвянского, но и его любовницу, из-за которой он проморгал убийцу. Если, конечно, не он сам совершил преступление.

– Елку вчера наряжали? – спросил Шульгин, кивком головы показав на люстру. – Или, наоборот, разряжали?

– Ага, елки-палки, лес густой.

– Да уж, густой. Непонятно, кто Остроглазова убил, или босс твой, или его гость… А босс, я так понимаю, бывший?

– Это вы о чем? – снимая с люстры трусы, буркнул Гена.

– Это я о ком? О Костине.

– А почему он бывший босс?

– Потому что тебя уволили.

Нетрудно было догадаться, что это так. Какой хозяин будет терпеть у себя на службе натурального бездельника? Да и в запой Гена ушел неспроста.

– Он сам вам это сказал?

– Да нет, с тобой и так понятно. И с Розой тоже. Ты вот мог вчера смениться, а завтра заступить. Но что Роза делает здесь в рабочее время?

– Ну да, и Розу тоже уволили.

– А что ты такого сделал?

– Дом без охраны оставил…

– А Розу за что? Она же не должна была охранять дом? Ее что, за любовь к тебе уволили?

– За любовь? – на секунду задумался Листвянский. – Ну да, выходит, что за любовь.

– А разве можно за любовь увольнять?

– Нельзя, ясень пень.

– А может, Костин вас за другое уволил? Может, за то, что вы Ковальского упустили?

– Ковальского?

– Ну да, ты же не видел, как он к машине за молотком ходил. Ты же не сказал, что они с женой в три часа ночи уехали. Так бы сразу картинка сложилась, что Ковальский виноват.

– Но я правда его прозевал. Виноват, конечно. Но Костин все равно сволочь.

– Вот и я о том же. У каждого человека есть право на личную жизнь. Ну, выпил ты чуть-чуть, но так в ту ночь все были пьяные…

– Вот и я о том же! – Листвянский посмотрел на Шульгина с благодарностью за моральную поддержку.

– И мстить тоже нельзя, – продолжал Дима. Ему надо было раскачать парня, вывести его из состояния душевного равновесия, запутать в показаниях, а потом расстрелять в упор неожиданными для него вопросами. Иногда такой метод срабатывает.

– Если бы ты сразу про Ковальского сказал, Костина бы не посадили. А так ему баланду хлебать пришлось.

– Ну да, пришлось.

– Вот он тебе этого и не простил. И любовь твою не простил, и это…

– Ну, может быть.

– А может, Костин не зря баланду хлебал? Может, все-таки он брата своего убил?

– Да нет, вряд ли.

– Ты видел, кто над гипсовыми девочками надругался?

– Не видел. Говорят, Остроглазов это сделал. Крыша у него съехала, говорят.

– Говорят! – передразнил Гену Шульгин. – Ты сам это должен был видеть. Ты дом должен был охранять.

– Не видел.

– Так, может, Костин и пристукнул своего братца?

– Да нет, не он. Я слышал, Остроглазова в три часа ночи грохнули. А в это время Ковальский из дома выезжал.

– Ты откуда знаешь? Тоже говорят, да?

– Да нет, я сам видел.

– Что ты видел?

– Ну, как машина со двора выезжала. Ковальского машина.

– Ты же спал в это время?

– Ну, проснулся. Слышу, ворота открываются, подхожу к окну, смотрю, «Тойота» Ковальского выезжает.

– Машине выехала, и ты снова лег спать?

– Нет. Оделся, во двор вышел…

– И что?

– Да ничего. Тихо все было.

– И мертвые с косами не стояли?

– Да нет. Ну, мне показалось, что где-то вдалеке человек прячется.

– Где вдалеке?

– Ну, между беседками.

– И что?

– Да ничего, присмотрелся, вроде куст качается. Поближе подошел, точно, куст.

– И куда ты поближе подошел?