И впервые с тех пор, как я стал достаточно взрослым, чтобы пойти в бар, черт возьми с тех пор, как по закону полагалось пить в барах, удивительно, что позволяет тебе делать богатство в восемнадцать лет, я пошел домой один.
Я, Лука Романо, легендарный манхэттенский плейбой, пошел домой один. И снова дрочил в душе, думая о горячей воде и моем дорогом мыле, стекающем с сочных сисек Софии Ферретти.
Ладно, прекрасно, сказал я себе, просыпаясь на следующее утро. Я только что застал ту редкую ночь, единственную ночь, в которой не было ни одной женщины в моем вкусе. Неважно, что моему типажу от восемнадцати до тридцати, я просто не нашел никого, кто вызвал бы мой интерес.
В этом нет ничего плохого. У всех бывает выходной.
Но и в ту следующую ночь я никого не привел домой.
Этим утром начинается почти неделя подряд, в течение которой я ублажал себя каждый божий день, по нескольку раз в большинстве дней, не в состоянии найти женщину, которая заставит меня захотеть включить мое фирменное обаяние и затащить ее в свою постель. Вместо этого я пришел домой и фантазировал обо всех мерзких, непристойных, безумно приятных вещах, которые я хочу сделать с Софией и ее драгоценной невинностью. Как я хочу сорвать ее с нее, как то, глупое короткое черное платье, и заставить ее умолять меня, пока она не задохнется от этого. Как я хочу научить ее, каково это, когда к каждому дюйму ее тела прикасаются, целуют и гладят, каково это кончать снова и снова, пока я не потеряю весь контроль и не покрою ее своей спермой, отметив ее как свою раз и навсегда…
И вот так я блядь тверд как скала на заднем сиденье машины, в миле от церкви, где я собираюсь венчаться. С такой скоростью для меня будет невозможно не возбудиться во время церемонии от одного ее вида.
Я не могу этого понять. Неделю назад я бы смеялся до упаду при мысли о том, что где-то во всем мире может найтись женщина, которая могла бы заставить меня соблюдать целибат. Кого-то, кто мог бы удержать меня от того, чтобы трахать всех и вся, кого мне заблагорассудится. И все же, с тех пор как я вынес Софию из того гостиничного номера, я не видел ни одной женщины, которая могла бы заставить меня забыть о ней.
Ни одной женщины, которая заставила бы меня хотеть ее…кроме Софии.
Я хочу Софию. Я хочу ее всеми способами, которыми мужчина может хотеть женщину, и, по-видимому, я хочу ее так отчаянно, что у меня не может возникнуть эрекции ни к кому другому. Одна из причин, по которой я никого не приводил домой, заключается в том, что я не смог бы вынести унижения, если бы у меня не встал.
Я должен хотеть трахнуться с кем-то другим. Я должен хотеть затащить в постель другую женщину и трахнуть ее так крепко, чтобы София слышала стоны по коридору и понимала, насколько глупо прятаться от меня. Я должен нагнуть другую женщину перед чертовой дверью Софии и позволить ей услышать звук, с которым я вгоняю яйца глубоко буквально в любую, кто не является ею.
Но походу у меня нет яиц, и на данный момент я начинаю думать, что так и есть.
Так что, черт возьми, я собираюсь делать? Хранить целибат пожизненно? Мы с Софией находимся в тупике, и как только я вышвырну ее в ее собственную квартиру, я не могу представить, что ситуация улучшится. Может быть, то, что я уберу ее с глаз долой, поможет мне успешно выкинуть ее из головы, но я больше не уверен, что могу на это ставить. Я ни в чем не уверен. И я мог бы задушить ее за то, что она так основательно нарушила мое душевное равновесие.
Я собираюсь увидеть ее меньше, чем через двадцать минут, и я не могу быть менее готовым.
На репетиции всего несколько человек: Дон Росси и его жена Джулия, Франко и Катерина и, конечно, отец Донахью. Репетиционный ужин будет совсем другим делом, на нем будут присутствовать несколько высокопоставленных членов семьи.
Я иду по проходу к алтарю, чувствуя, как будто мой галстук душит меня. Я хочу выбраться отсюда больше, чем я хочу дышать, я хочу сбежать из этой церкви, сесть на первый самолет в Амстердам и погрузиться в самый грязный гребаный секс, который только можно вообразить. Может быть, пересечение океана означало бы достаточное расстояние между Софией и мной, чтобы я мог перестать думать о ней.
Скорее всего, нет.
Какого хрена она хочет? Я думаю, стоя у алтаря рядом с Франко, о Доне Росси и его жене, сидящих на первой скамье, и о Катерине, идущей по проходу, чтобы встретить Софию и привести ее. Хочет ли она любви? Верности? Это просто способ наказать меня за то, что я принудил ее к этому?