Чарльз обиженно поджал губы, но не имея привычки перечить и без того взвинченной матери, медленно двинулся в сторону дома. Думал, с отъездом брата всё изменится: матери не придётся сутками отсутствовать и делить свою любовь между двумя сыновьями. На деле всё стало только хуже.
Женщина нервно перемешивала сахар на дне кружки чёрного чая и из сахарницы зачерпнула ещё две ложки сладости. Она не любил пить чай с сахаром, однако было необходимо чем-то занять руки и не выдавать своего постыдного волнения. Боялась встречи с собственным сыном и норовилась выбежать из кафе, забраться в машину и на максимальной скорости скрыться в запустелых районах Лондона.
Только убедила себя, что встреча с сыном спустя долгие годы — глупая затея, как увидела вышагивающего к её столику молодого человека.
— Томас… — прошептала женщина и привстала, желая заключить своего мальчика в крепкие объятия. Однако перед ней стоял не мальчик, а взрослый мужчина, от одного взгляда которого ноги подкосились, и вновь очутилась на стуле. Всё так, как ей рассказывали: вырос настоящим красавцем с уверенной походкой, сильной энергетикой и запредельной харизмой, заставляющей минимум половину представительниц слабого пола заинтересованно посмотреть на прибывшего посетителя.
Не без доли гордости улыбнулась и не смогла сдержать настойчивой слезы, сорвавшейся с ресниц. Нет, она не будет плакать. Не после того, как Томас с наслаждением проследил за неожиданным потоп.
— Спасибо, что пришёл, — неуверенно начала Мередит и замерла, когда губы сына исказила ядовитая усмешка. В точности, как у мерзавца-отца. Глупо отрицать очевидный факт — Томас — копия своего отца и гордился явным сходством.
— Уж лучше я приду, нежели ты припрёшься в мой дом.
— Я бы никогда без твоего разрешения…
— Слушай, прекращай выдавливать слёзы, — резко осадил молодой человек, заставляя женщину затравленно посмотреть на подошедшего официанта и отказаться от меню. — Есть, что сказать по делу — говори и не задерживай меня.
Мередит горько рассмеялась и прикрыла рот ладошкой, забывая заготовленные речи. Это уже не двадцатилетний парень, которого она видела на выпускном и который позволил обнять себя, как оказалось, в последний раз. Если на того парнишку можно было надавить, воспользоваться аргументом «я — твоя мать», то с этим мужчиной любое слово воспринималось в штыки.
— Я скучала, Томас.
Брови мужчины взлетели вверх, и он неосознанно подался вперёд, заглядывая в карий свод материнских глаз. Чёртовы глаза, которые он вынужден каждый день наблюдать в зеркале.
— Что же ты не скучала, когда сдавала меня в детский дом?
— Ох-х-х, Томас! — прошептала Мередит и коснулась ладонью щетинистой щеки сына, чувствуя угрожающе заходившие скулы:
— Руку убрала.
Тут же отдёрнула ладонь и до боли сцепила пальцы между собой, ощущая себя на скамье подсудимых в окружении проплаченного адвоката и настроенных на успех прокуроров.
— Прости меня, — прошептала женщина, разглядывая подрагивающие пальцы и не решаясь поднимать взгляд на буровившего её сына. Она не видела, как дрогнуло лицо мужчины и предательски зажмурились глаза, чтобы в ту же секунду громко выдохнуть:
— На этом всё, Мередит?
«Я твоя мама!» — захотелось кричать, но вместо этого покачала головой. Это больно. Больно, когда наружу прорывался крик, а ты вынуждена проглатывать слова. Больно, когда родной сын открещивался от тебя, а ты не теряла надежду.
— Я хотела с тобой попрощаться, Томас.
Мужчина показано фыркнул:
— Я попрощался с тобой уже давным-давно.
— Врачи обнаружили у меня опасный недуг, — не обратила внимания на едкий тон, медленно восстанавливая в памяти заготовленные речи. Однако сын резко перебил:
— Тебе нужны деньги?
Вопрос выбил женщину из колеи, поэтому не сразу нашлась с ответом, заставляя Томаса вынуть из заднего кармана джинс портмоне. Выжидающе приподнял брови:
— Сколько? Я выпишу чек.
Мередит в ужасе закачала головой и накрыла руки сына своей ладонью, стараясь перетерпеть обжигающий взгляд его карих глаз.
— Нет-нет, мне не нужны деньги. К сожалению, они не помогут.
— А что поможет?
Женщина улыбнулась от услышанного вопроса, который напомнил о тех временах, когда маленький сын любил играть в «почемучку» и забавлял своими наивными вопросами. Вот и последний наивный вопрос, ответ на который ещё никогда не давался с таким трудом:
— Ничего. Врачи дают максимум полгода.
— Что за болезнь?
Мередит опустила взгляд на ладонь, хранившую тепло сына, и не смогла ответить. Да и что ответить? Рассказывать, как попала в собственную ловушку — слишком стыдно.
Томас усмехнулся и покачал головой, будто умел читать мысли и никакие слова ему не требовались:
— Не говори. Не хочу ещё больше разочаровываться, — неожиданно подался вперёд и обхватил подрагивающие пальцы матери ладонями, поднося их к своим губам, обжигая горячим дыханием. — Ты пришла за моим прощением, не так ли? Хочешь облегчить душу…