Порочное создание

— Meine Hure! — улыбнулся мне в губы и сжал ладонью влажную плоть, что даже сквозь кружевную ткань белья сработало крышесносно. С громким криком попыталась свести ноги, но заприметив натянутую ширинку брюк, приглашающе потёрлась о ней промежностью. Губами поймала глухое рычание и в помощь Томасу, очутилась на своих двоих, лихорадочно избавляясь от мешающих джинс. Секунды было достаточно, чтобы вновь очутиться в крепких руках и почувствовать резкое проникновение. Слишком глубокое проникновение, от которого искры из глаз и пронзительный крик, приглушающийся укусом на плече Мудака. Сколько бы мы не занимались сексом, я, навряд ли, смогу окончательно привыкнуть к размеру его члена. Каждый секс — новые ощущения: нежное и размеренное, грубое и страстное, болезненное и до мушек в глазах сумасшедшее. Пожалуй, именно последнее больше всего походило под наше безумие, когда сцепила руки на затылке Мудака и неразборчиво молила не останавливаться. Податливо растягивалась для мужчины, принимала во всю длину и стремилась навстречу быстрым толчкам.

— Да-а-а! Да-а! Да-а-а!

Активно насаживалась на твёрдый член, рукой проникая между нашими потными телами, чтобы пальцами ощутить рваное проникновение до самой глубины и простимулировать набухший клитор. Томас задрал мою футболку, открывая доступ на наши сраставшиеся тела, и протяжно застонал, не отрывая глаз от моих лихорадочных манипуляций.

— Хочу твои пальцы-ы-ы, — простонала и закрыла глаза, когда умелые ласки Мудака переняли эстафету, большим пальцем теребя изнывающий клитор. Чёрт подери!

Шершавые пальцы, хриплое рычание, быстрые толчки, сменяющие движение «вперёд-назад» на тягучее вращение вокруг влажного члена, — всё это доводило до эйфории, до иголок в кончиках пальцев, до громких криков и резких спазмов внизу живота.

— Ты такая узкая, Ник! — прохрипел Томас, подхватывая меня под ягодицы и прижимая к своей груди по максимум близко. — Такая горячая внутри!

Протяжно застонала от услышанной пошлости и активно задвигала ягодицами, чувствуя внутри характерные потуги и скорую разрядку идеально подходившего мне члена.

— А когда ты кончаешь, Ни-и-к. М-м-м… кончай для меня, Ник!

Дрожь прошла по всему телу, прежде чем волна лихорадки окатила с головой и заставила содрогаться в мужских руках. Запрокинула голову назад, наплевав на шершавую кору дерева, и протяжно закричала от рвущихся наружу эмоций. Ощущала быстрое сокращение мышц, разрядку мужчины, который не покидал моё тело, сопровождая лихорадку медленными движениями, и прислонилась влажным лбом ко лбу Томаса. Думала, секс — самая интимная вещь, которая может произойти между людьми, но нет. То, как мы смотрели друг другу в глаза, заглядывая в самую глубину, добираясь до самой сути друг друга, — это и был интим. Оказывается, тёмно-каряя радужка имела едва уловимый желтоватый ободок, а ближе к зрачку постепенно меняла окрас в тёмно-зелёный. Любимый взгляд ещё прекраснее, чем можно было представить. И, кажется, я снова влюбилась в него.

— Томас… — прошептала, большим пальцем стирая с его ресниц намёк на влажность. Неугомонное сердце болью отозвалось, но я не поддалась слабости. Нет! Больше никакой слабости!

Крепко обняла за шею и уткнулась лицом в ключицу, чувствуя и его лихорадочное сердцебиение. Томас осторожно опустил на землю и отцепил мои запутавшиеся волосы от коры дерева, давая возможность перевести дух. Я всегда действовала быстрее, чем взвешивала все «за» и «против», а после жалела о своей несдержанности и необдуманности.

Сейчас же была только рада иметь такую «сверхспособность».

— Я люблю тебя, — прошептала и замерла, наблюдая, как мужчина застёгивал ремень на брюках. Он услышал: быстрые движения сменили темп, а глаза не отрывались от занятного дела. Наконец, расправившись с одеждой, поднял с земли мои джинсы и подошёл вплотную:

— Не ты ли говорила, что презираешь жалость?

— При чём тут жалость?

— Именно, Никки, ни к чему.

Слова Томаса не на шутку разозлили, заставляя в возмущении взмахнуть руками:

— Думаешь, мне жаль, что твой отец оказался кретином? Жалко тебя — нелюбимого сына? Да я с рождения знаю, что нахуй никому не сдалась, и никто меня не любит. И ничего, Томас, живу как-то. И ты переживёшь, — выхватила из его рук джинсы и в ожесточении натянула на озябшие ноги. Ну, вот умел же разозлить!

— Что? — не выдержала внимательного взгляда Мудака и выжидающе выгнула бровь.

— А ты, оказывается, жестокая.

Вот чёрт! Мысленно попыталась воспроизвести собственные слова, отыскивая очередной свой ляп, как взглядом наткнулась на искреннюю улыбку мудака.

— Ты заслужил, — отчеканила и, обойдя мужчину, двинулась в сторону брошенного автомобиля. Очень надеялась, что полюбившийся мне Mercedes не забраковали какие-нибудь бродяги, и я вернусь в отель в целости и сохранности.

— Зачем ты вообще пошёл в этот лес? — запричитала, почувствовав, как мужчина накинул на мои плечи косуху. Поравнялся со мной и будничным тоном разоткровенничался:

— Захотелось тебя трахнуть, а в машине окна не тонированы.