Порочные чувства

— Дайте позвонить, — потребовала. — Мне нужно поговорить с Маратом.

Ноль внимания. Машина в пробке, мы стоим на повороте на трассу, где тоже пробка из-за часа-пик. По стеклу начинают бить первые капли дождя, и у меня мозг кипит. Совсем не соображаю, что делать.

Всё хорошо? Всё плохо? Папа уехал? Папа там, с ними?

Если с ними, то Марат его схватит. Изобьет. В полицию отведет. Или к Егору потащит, и заставит каяться. А папа слаб, он исхудал весь. Да, плохо поступил, что Егора бил, и на нем есть вина, но папа уже многое потерял. Он расплатился сполна — потерей мамы, потерей здоровья, привычной жизни. Он искупил уже, хватит. Нельзя его в полицию, и бить его нельзя.

Мне бы только понять, что делать…

— Дайте мне телефон! — отчеканила, чтобы снова получить в ответ тишину.

Проклятая пробка. Взглянула на часы. Оказывается, я в машине уже двадцать пять минут, а словно всего минуты прошла. И дождь усиливается, долбит в окна. Он умиротворять должен, а для меня каждая капля — удар по оголенным нервам.

— Дайте мне мой телефон! — заорала, теряя терпение, и продолжила: — Телефон! Быстро! Дайте мне позвонить! Дайте, — забилась в истерике.

Аж затрясло. Я должна позвонить Марату. Не могу я сидеть и гадать, что там случилось. Поняли ли эти охранники, что мой собеседник — это мой отец, или не поняли, и позволили уехать. Я просто не могу терять время. И от осознания, что время уходит, я забилась как в тисках, в своем теле, выплескивая наружу лишь слезы.

— Дайте! Дайте, дайте, дайте, — всхлипываю, доводя саму себя. — Дайте…

— Успокойтесь. Вот телефон, — он протянул мне свой мобильный, а не мой, спрятанный в сумочке.

Схватила, залезла в журнал вызовов, и первым же номером увидела его — Марата. С ним охранник и разговаривал, когда только сел в машину. С ним…

И я набрала, чтобы услышать лишь гудки. Бабушка учила, что нужно ждать пять гудков, не больше, это простая вежливость, но в этот раз я ждала до последнего. А затем, утирая слезы плечом, набрала Марата еще раз. И еще, и еще, и еще…

Мы все еще в пробке. На улице серо, люди бегут — кто с зонтом, кто прижав к голове сумку или портфель. Прячутся от дождя под козырьками, в машинах, в магазинах. Едут домой в автобусах. А я смотрю в окно сквозь дождь и стекло, прижимаю телефон к уху, и пытаюсь дозвониться.

Может, охранник меня обманул? Может, успел поменять телефон Марата, и я звоню вообще не тому человеку? Может, он сделал это, чтобы я заткнулась, и не мешала ему своей истерикой?

Едва я успела подумать об этом, как Марат ответил:

— Да.

— Марат, — всхлипнула, — что происходит? Твой охранник меня в машину затолкнул, ничего не объясняет, и…

— Ты сбежать хотела! — глухо произнес он. — От меня.

— Не хотела я. Не хотела, клянусь.

— Валюту купила, и со своим отцом встретилась. Я похож на идиота?

С отцом…

Боже, он знает.

— Я хотела только попрощаться, — на одной тихой и спокойной ноте сказала я. Внутри все замирает, почти умирает. — Папа с тобой, Марат?

Молчит. Ну да, глупый вопрос. Конечно, его схватили, а я… я дура просто. Идиотка. Тупица! Сидела, думала что делать. Безмозглая курица, только и умеющая терять время!

— Отпусти его, пожалуйста, — прохрипела в трубку. — Марат, отпусти папу.

— Дома поговорим, — голос у него уставший, мертвый какой-то.

Неужели думал, что я сбежать хочу?

— Нет, сейчас. Только попробуй сбросить мой вызов, — рыкнула яростно. — Я не хотела от тебя сбегать, клянусь! Я даже документы не взяла. Папа звал, но он смирился с тем, что я останусь. Мы виделись недавно, он нашел меня, и… я врала тебе, да. Папа рассказал о том, что случилось. Он уехать планировал. Я поменяла деньги, отдала ему их сегодня. Не собиралась я с ним ехать, я тебе жизнью своей клянусь! Не собиралась! И папа… он не виноват перед Егором. Точнее виноват, но… он его бил, да, но не пытал. Папа вышел тогда, он хотел отпустить Егора, но его помощник начал пытать твоего брата. Это он виноват, — тихо заплакала я. — Он! Не папа! Не избивай его, хватит уже мучений. Просто отпусти, умоляю. Марат!

Молчит. Почему он молчит?

— Марат?

— Я… черт, Алика, — выдохнул он в трубку.

Меня дрожь пробирает. Буквально трясет, как в лихорадке.

— Ты его избил? В полицию отвез? Или папа успел уехать? Твои люди его отходили? — зачастила, полная потусторонней паники.

Я чувствую. И по его молчанию, я… я уже знаю, что произошло. Только верить в это не хочу. Отказываюсь верить. Времени-то прошло чуть более получаса.

— Папу избили? — нервно скомкала на животе толстовку. — Отвечай мне!

— Я потом тебе все объясню. Поговорим позже.

— Он… он мертв? — прошептала я.

Марат молчит. Снова. Молчит. Быть того не может. Просто не может!

— Марат? Это же не так, да? Я глупость сказала? Папа жив? Мой папа жив, да?

— Алика…

Сказал, и замолчал. А у меня сердце оборвалось. И я снова абсолютно не понимаю, что делать. Сижу в машине, и… потерялась я. Ни жива, ни мертва.

Ничего.

Пусто.

— Будь ты проклят, — прохрипела, отключила вызов, и уронила телефон вниз.

Водитель-охранник поглядывает на меня в зеркало заднего вида. Вижу его глаза. Вижу быстрое движение, пробки больше нет, как и дождя.