Порочные игры

Виктор вставил кассету, свет убавили, и экран ожил. Еще в университете я видел несколько «мягких» порнофильмов — был у нас один тип, который показывал подпольное кино, зарабатывая на этом. Он прокручивал сделанные наспех копии каких-то неизвестных фильмов, в просторечии называвшихся «суходрочкой»: женщины в этих фильмах щеголяли нагишом, а мужчины не снимали брюк даже в самые критические моменты, не только демонстрируя сексуальное мастерство, но и пропагандируя новый метод контрацепции. С точки зрения настоящей эротики эти фильмы были просто абсурдными, но в то время казались смелыми.

Фильм, который нам показали в тот вечер на яхте, был совершенно другим. Назывался он «Медленно спускаясь», а сделали его, как можно было заключить из редких диалогов, в Америке. Действие происходило в колледже совместного обучения, герои — ловкие парни и очень привлекательные, аппетитные девушки — полная противоположность худосочным актерам, запомнившимся мне по старым кембриджским лентам (почему-то врезалось в память, что они все время ходили в носках). Этот фильм не шел ни в какое сравнение со старыми также и по техническому исполнению. Актеры, не теряя времени, приступали к делу, и сразу после титров мы стали свидетелями красочного минета — черная девушка оказывала услуги очень способному блондину-Адонису. Софи вся напряглась и схватила меня за руку, когда этот эпизод завершился бурным оргазмом под аплодисменты публики.

Дальше сюжет развивался вяло — чтобы не отвлекать зрителя от главной цели этого фильма. Развлечения были на все вкусы. За минетом последовал акт обоюдного лизания, за ним — полное погружение, потом появились лесбиянки, к которым, накрыв их, присоединился один из преподавателей, как говорят французы, menage а troi.[53] О ласках здесь не могло быть и речи. Каждый ход в этих сексуальных шахматах был тщательно продуман.

Несколько раз я оглядывался, чтобы посмотреть на реакцию остальных. Ева и Виктор, прижавшись друг к другу, смотрели на экран с демоническим напряжением, соломенная вдова — с унылой безучастностью, настоящей или напускной — сказать трудно. Генри встретил мой взгляд и скорчил рожу, что должно было означать: отличные шалости, не правда ли? Было бы ложью сказать, что это зрелище не производило на меня никакого впечатления, но оно действовало отнюдь не как стимулятор. Возможно, из-за дурацких, очень вялых диалогов, раздражавших меня как писателя. Напрасно искал я в героических схватках хоть намек на какие-то чувства — но все происходило чисто механически: один эпизод автоматически переходил в другой, и хотя Софи сидела, прижавшись к моему плечу, я почувствовал, что за сорок минут, пока шел этот фильм, что-то потеряно безвозвратно.

Когда снова зажегся свет, как и следовало ожидать, начался псевдоинтеллектуальный обмен мнениями.

— Вот на чем сейчас в кино делают деньги, и какие! — воскликнул израильтянин. — Вы представить себе не можете! Нам бы хоть кусочек от этого пирога!

Еще кто-то сболтнул какую-то глупость насчет высокого качества съемки. Характерно, что никто и словом не обмолвился о возбуждающем действии фильма. Возможно, из-за сексуальной пресыщенности эротические картины их нисколько не трогали. Только член парламента заметил:

— Интересно, как ухитряются эти ребята поддерживать мораль на высоком уровне? — Он был в восторге от собственной шутки, впрочем, как и все остальные.

— Вы думаете, что в какие-то моменты порнографические эпизоды могут заменить игру актеров? — спросил я его, но он явно не уловил сути вопроса.

Генри хвастливо заявил, что этот фильм «действительно лучший», давая тем самым понять, что он регулярно смотрит такие шедевры.

После фильма каждый замкнулся в себе, погрузившись в самосозерцание, усугубленное наркотиком, без малейшего проблеска разума. Я внимательно следил за Софи, ведь она приняла «махун», и в какой-то момент шепотом спросил:

— Ты в порядке?

— Великолепно! Ух! Вот бы притащить такой фильм в монастырь. Разумеется, контрабандой.

Предстояло еще четыре дня путешествия, и я впал в отчаяние.

Только через час я уговорил наконец Софи пойти спать. Едва она переступила порог, как у нее начались галлюцинации. Она то истерически хохотала, то впадала в трогательную задумчивость.

— У меня мысли скачут, — говорила она. — Выскакивают из бутылки.

— Из бутылки?

— Ну да. Я их храню в зеленой бутылке. Видишь, там, на стене? Поймай их скорее, а то летают по комнате!

— Милая, ты просто наглоталась этой дряни. Вот и все!

— Нет! Не говори так. — Она снова расхохоталась и теперь буквально сложилась пополам, как тряпичная кукла. Затем успокоилась и, подняв голову, посмотрела на меня как-то отчужденно. — Зачем ты погасил свет? Ты погасил его. Я не хочу сидеть в темноте.

Я подыграл ей — подошел к выключателю и сделал вид, что включаю свет.

— Никогда больше не оставляй меня в темноте.

Потом у нее начался настоящий бред.