Порочные круги постсоветской России т.1

Но из того, что грабителю удалось достичь цели, которые он преследовал, никак не следует, что мы эти цели одобряем. Употребив метафору грабежа, которую принимают 75% населения, мы можем сказать, что грабителям, снявшим с Акакия Акакиевича шинель, «удалось достичь той цели, которую они преследовали». Но ведь подавляющее большинство опрошенных ощущают себя в положении Акакия Акакиевича! Нельзя же констатацию успеха грабителей принимать за их одобрение.164

3) Возможно, перед нами опять метаморфоза общественного сознания, описанная выше: в суждении о приватизации в контексте поставленных социологами вопросов представление людей расщепляется, из него вытесняется память о самой приватизации. Сознание опрошенных переключается на их отношение не к конкретному социальному изменению 1990-х гг. — приватизации отечественной промышленности, — а совсем к иным сторонам общественных отношений. То есть, опрошенные говорят о совсем ином предмете, чем их спрашивают социологи.

Так, в [1] сказано: «По отношению к частной собственности, как социальному институту, российское общество раскололось на три группы. Первую группу (ее численность составляет около 20% от общего числа опрошенных) составляют сторонники института частной собственности. Они (по своим мировоззренческим представлениям) разделяют основные базовые принципы рыночной экономики… Хотя в эту группу входят представители всех слоев общества, однако, как показал опрос, в молодежной среде и среди людей с более высоким уровнем образования сторонников частной собственности значительно больше, чем в более старших возрастных категориях» [1].

Эта группа, видимо, отнесена к тем, кто позитивно оценил приватизацию.

«Вторую группу, выделенную по критерию отношения к частной собственности, составляют ее открытые противники. Их численность не превышает 20%. Эти респонденты по своим идейно-политическим воззрениям изначально являются принципиальными противниками приватизации, и как бы она не проходила, все равно выступали бы с ее критикой и осуждением» [1].

Эта группа, видимо, отнесена к тем, кто оценил приватизацию негативно.

«Третью группу, самую многочисленную, составляют респонденты, которые испытывают по отношению к институту частной собственности двойственные чувства. Не являясь ярыми противниками или сторонниками ее, они занимают по многим вопросам промежуточную позицию и в зависимости от конкретной ситуации могут становиться на сторону то одних, то других. Общая численность группы составляет около 40% опрошенных» [1].

Если так, то имеет место ошибка в интерпретации. Очевидно, что отношение к собственности, в принципе, никак не отражает отношения к конкретной экспроприации одного собственника и к наделению изъятой собственностью другого субъекта. Если в темном переулке с меня сняли пальто, мое отношение к этой операции никак не связано с «идейно-политическими воззрениями» на частную собственность. Своими суждениями о частной собственности все три группы не дали никакой информации об их оценке приватизации. Возможно, при опросе эти люди подавали какие-то знаки одобрения или порицания приватизации, но по тексту отчета судить об этом трудно.

Неопределенность присуща и следующему выводу о «доминирующей в массовом сознании оценке»: «С позиций “целесообразности” значительная часть респондентов и экспертов считают, что приватизация государственной собственности была полезна для общества, хотя и носила болезненный характер. Эта, как нам представляется, доминирующая в массовом сознании оценка связана с тем, что практически для пятой части россиян (22%) приватизация и переход к рыночной экономике были лично выгодны им и членам их семей» [1].

Во-первых, неопределенной является мера. «Значительная часть респондентов» — это сколько? Судя по предыдущему утверждению, «полезной для общества» приватизацию считают очень немногие — всего 7% не согласны с тем, что приватизация привела к «разграблению национальных богатств страны». Ну кто же назовет такое разграбление полезным для общества?

Во-вторых, и это главное, целесообразность поведения в условиях социального конфликта не может служить оценкой. В момент грабежа часто оказывается целесообразным подчиниться силе и даже выказать знаки лояльности грабителю, затаив гнев и ненависть. Да и сам факт, что приватизация была лично выгодна 22% россиян, еще ничего не говорит о том, сколько россиян даже из числа этих 22% положительно оценивают операцию, в результате которой им удалось поживиться. Выгода и одобрение — вещи разные и не совпадают очень и очень часто. А что уж говорить о тех, кто явно проиграл от приватизации («был ограблен»)! Ответы, содержащие такую оценку, трудно принять за чистую монету, методология их интерпретации требует еще специальных разработок.