Порочные цветы

Он долго не отвечал, и я заметила наконец, что он рассматривает меня в зеркале с головы до ног. Его взгляд постепенно смягчился и железная хватка рук тоже. Наконец он склонил голову к моему плечу и поцеловал. Я услышала, как он взволнованно сглотнул и тяжело выдохнул.

– Марин… Я просто голову потерял… Прости, маленькая, я последняя сволочь… Я не имел права… и должен был тебя остановить… но не смог… Ты даже не представляешь, как мне стыдно… Это я во всем виноват…

– Думаешь, мне от этого легче?! – едва дыша от слабости, выдавила из себя я и снова попыталась высвободиться, но только он не отпустил. Мы оба взглянули в зеркало, тяжело дыша и, кажется, вновь переполняясь жаром. Наши взгляды встретились. Он был такой же, как всегда, – сильный, властный, красивый и опасный, как дикий зверь. А я… Что я могла в такой ситуации, если я столько лет сходила по нему с ума? Он резко развернул меня к себе и опять начал страстно и как-то остервенело целовать в и без того уже истерзанные губы, словно никак не мог мной насытиться.

– Хватит, Дим… Пожалуйста… Я больше не могу…

– Послушай, – мрачно выговорил он, наконец остановившись и прижимая мою голову к своей груди. Его рука прошлась по волнам растрепавшихся волос и по спине, губы коснулись макушки. – С тех пор как я узнал обо всем, я тоже уже не мог об этом не думать. Это как болезнь… Засела где-то внутри – и никак не отпускает… А ты такая красивая… тебя невозможно не хотеть… и от того, что нельзя, только еще больше хочется… Понимаешь? – его губы снова обдали россыпью мурашек щеку, ухо, шею, заставляя дрожать. Его руки опутывали, лаская и согревая все тело и играя с волосами, а его ласковый шепот обжигал, проникая в мысли, будто корни коварного растения, лишающего свою жертву воли. – Мы с тобой натворили дел… Пока что я сам не знаю, что со всем этим делать… Но, Марин… Мы не должны себя выдать… Если хоть кто-то узнает, нам всем будет плохо… всей нашей семье… Ты даже не представляешь, насколько люди могут быть жестоки… Пожалуйста, услышь меня… Эй… – он зажал мое лицо между ладоней и приподнял вверх.

– Я слышу, – измученно выговорила я, больше не в состоянии спорить, чувствуя, что в груди и в горле нарастает боль и жмурясь от слез. – Но я не хочу, чтобы ты уезжал! – Мои губы задрожали. – Особенно теперь…

Он стер слезы с моих щек большими пальцами и снова притянул к себе.

– Мне нужно, Марин. Ну ты же не маленькая. Должна понимать. Я еду туда из-за работы. Это было запланировано заранее. Я не могу подвести людей. К тому же… нам обоим нужно все обдумать. И лучше будет побыть на расстоянии.

– Звучит паршиво… – честно пролепетала я сквозь слезы.

– Ничего. Мы справимся. Поверь, мне тоже будет нелегко…

Я обреченно кивнула. Он отстранился, потом тронул мои волосы, будто на прощание, поднял снова упавшую на пол пижаму и подал мне. Я вырвала ее из его рук, все еще чувствуя обиду.

– Слушай, я люблю тебя… – я понимала по его голосу, что он очень серьезен, хотя до сих пор зол, но смотреть на него у меня уже не было сил.

– Я тоже тебя люблю… – слабо выдавила из себя я.

– Ты… не будешь больше плакать?

– Я постараюсь, – угрюмо пробормотала я.

– Тогда пойди умойся у меня в ванной, прими душ, а я уберу тут и пойду пройдусь. Мне правда нужно побыть одному… – он провел ладонью по своим жестким черным вихрам, весь такой суровый, но и растерянный одновременно. Наверное, я слишком многого хотела от него… чтобы он принял все как должное… чтобы впустил меня в свою жизнь совсем не как сестру… Но теперь уже все равно ничего невозможно было исправить, и я скрылась в ванной, чувствуя облегчение и боль одновременно.

Наскоро приняв душ, я задержалась перед зеркалом и долго рассматривала свое отражение, размышляя, не догадается ли мама завтра обо всем по одному моему виду. Я была заплаканной и измученной, но, надеюсь, к утру следы от слез пройдут… А если и нет, она, скорее всего, решит, что это из-за отъезда Мити. В общем, это так и было в действительности. Я снова жалобно всхлипнула и снова умылась, а потом взяла себя в руки и вышла. Мити уже не было. Постель была в идеальном порядке, на ней лежал мой дневник. Он почему-то вызвал горькую усмешку. Я постояла несколько секунд в раздумье и вышла. Все равно я теперь не смогу перечитывать эти строки. Жалкие фантазии уже не смогут заменить реальные воспоминания.

На следующий день на занятиях я кое-как перекантовалась до обеда, а вот вечер был, наверное, худшим в моей жизни. Конечно, родители ни о чем не догадались, но я вся была на нервах, и мне кусок не шел в горло во время ужина накануне отъезда брата. По Мите, напротив, ничего невозможно было угадать. Он был таким же, как всегда – непринужденным, веселым, немного ироничным и сногсшибательно безупречным. Перед самым его отъездом расплакалась и мама, видя, что у меня глаза на мокром месте.