Лезвие вскрывает горло, и он падает на кухонную стойку. Я обхватываю руками его широкий торс и осторожно опускаю на пол, чтобы он не разбудил Феникс.
— Ох, Мариус, — вздохнул Криус, и это звучит почти разочарованно. — Обязательно всегда портить то, что принадлежит твоему отцу?
— Кончай нести чушь, — укладываю умирающего в сидячее положение, спиной к кухонному островку. Затем поднимаюсь. — Из-за тебя теперь придется мыть кухню.
Его недовольный взгляд будит во мне чувство уверенности. Однажды кровь на моей коже будет от него, только его я не убью так чисто.
Каждый крик, который мне пришлось вытерпеть, пока он запирался в комнате с матерью, будет возмещен десятикратно.
— В какой момент я потерял тебя, мой мальчик?
Я не закатываю глаза, чтобы лишний раз не доставить ему удовольствие. Вместо этого ухожу из кадра к шкафу, в котором хранятся моющие средства для уборки места преступления.
Схватив стопку кухонных полотенец, клейкую ленту и большую банку абсорбирующих гранул, возвращаюсь к мужчине и делаю импровизированную повязку для горла. Его уже не спасти, но нужно хотя бы сделать так, чтобы кровь не заметила Феникс.
— Мариус? — спрашивает Криус с любопытством в голосе.
Я обвязываю мужчину полотенцами и высыпаю абсорбирующие гранулы на его тело, чтобы они впитали кровь. Мужчина смотрит на меня, открывая и закрывая рот. Любой, кто связан с известным секс-диллером, не заслуживает моего сочувствия.
— Ты пошлешь кого-нибудь забрать твоего человека или мне выбросить эту тушку и твой планшет на пляж?
Он не отвечает несколько мгновений. Скорее всего, это уловка, чтобы заманить меня обратно к камере, но я занят устранением крови, вытекающей из трупа.
Криус делает громкий, драматический вздох.
— Я отчаиваюсь.
Поскольку я не перед камерой, могу закатить глаза.
— Говори. Я буду слушать, пока работаю.
— Забавано.
— Что ты хочешь?
— Новую информацию по твоей миссии
— Я уже дал тебе ее несколько дней назад.
Намотав мужчине на шею как можно больше ткани, я подхожу к нему с прозрачным мешком для мусора. Он поднимает руку, пытаясь остановить меня, но ослаб от потери крови, и я просто отталкиваю ее.
Надеваю пакет ему на голову и закрепляю концы клейкой лентой, чтобы создать герметичность. Не идеально, но, если добавить еще пару слоев, то я смогу транспортировать его с минимальной утечкой.
Криус еще не ответил, поэтому поднимаю голову и вижу, что он все еще сидит в кожаном кресле с напряженным лицом.
— Я задал тебе вопрос, сынок.
— Не называй меня так.
— Мариус, — произносит он сквозь стиснутые зубы. — Не мог бы ты поделиться последними новостями о миссии?
Я возвращаюсь к заворачиванию человека, который сейчас либо мертв, либо потерял сознание.
— У цели есть хобби, которое, как мне кажется, я могу использовать. Если мой план сработает, я выманю его из-за охраняемых стен. Будь уверен, я поделюсь местоположением, чтобы ты мог организовать команду, которая заберет его.
— Как скоро? — спрашивает Криус с настойчивостью в голосе, от которой я нахмуриваюсь.
— Нет смысла называть даты, если он не клюнет, — отвечаю я, сохраняя размеренный тон. — А если первый план заставить его выйти добровольно не сработает, то я придумаю другой.
— Будем надеяться, что так, ведь твоя мать…
— Что с ней? — у меня кружится голова.
Его глаза торжествующе сверкают, а уголки губ приподнимаются в улыбке.
Криус любит использовать мою слабость к матери, и я не могу ее скрыть. Он ведь знал меня все детство. Он помнит, как я вбежал в комнату, когда он причинял ей боль, и набросился на него со своими маленькими кулачками. Он запирал меня, а я стучал в дверь и выкрикивал все гадости, которые знал. Он стал причиной того, что я устал от всего и украл пистолет.
Если я притворюсь безразличным, он поймет, что это всего лишь блеф. Итак, я спрашиваю:
— Как она?
Он откидывается назад с довольной улыбкой, потому что теперь полностью завладел моим вниманием.
— Если ты хочешь когда-нибудь увидеть ее снова, ты доставишь Вира Бестлэссона к концу месяца.
Я скрещиваю руки на груди.
— А я еще раз спрашиваю, почему ты ожидаешь таких быстрых результатов, раз это долгосрочная миссия?
Его черты твердеют.
— «Один» забрал Виктора.
Мои брови поднимаются.
— Твоего брата, — уточняет он.
— Я единственный ребенок в семье.
Плечи Криуса поднимаются, и он делает глубокий вдох через раздутые ноздри. Теперь я вижу настоящего Криуса Ванира, человека, которого я чаще всего слышал через закрытые двери, и человека, перед которым мать, похоже, не может устоять.
— Независимо от того, знаком ты с моими законными детьми или нет, они все равно твои братья и сестры, — говорит он сквозь зубы. — Кое-кто попытался добраться до меня через моего старшего, и теперь он в «Сикрофте».
Нет слов, чтобы описать, как сильно я ненавижу этого человека, но у меня нет претензий к брату, который отказался от всего в пользу карьеры врача.
— Один посадил в тюрьму того, кто стал хирургом? — спрашиваю я.
Криус кивает.
— Последствия для такой нежной души в таком месте будут катастрофическими.