Порочный круг

— Надо, Петр, пока Клепиков в больнице, срочно допросить его, — сказал следователю Бирюков. — Отрази в протоколе, что у Георгия Макаровича претензий к Ложникову нет. И постарайся как можно подробнее узнать о Водорьяпове. Бригадир наверняка общался с ним больше, чем, скажем, председатель колхоза.

Лимакин сразу поднялся:

— Сделаю это, Антон Игнатьевич, не откладывая.

Встал и судмедэксперт Медников:

— Пошли, сыщик, вместе. Познакомлю тебя с Клепиковым, а ты еще раз угостишь меня бросовой сигареткой…

Двухэтажные кирпичные корпуса районной больницы находились в сосновом бору на окраине райцентра. Возле входа в хирургический корпус на скамеечке двое пожилых мужчин в больничных пижамах увлеченно резались в шашки. Остановившись около них, Медников спросил:

— Как там себя чувствует ваш напарник по палате?

— Последнюю курицу доедает, — ответил мужчина с загипсованной рукой на марлевой подвязке. Второй, перебинтованный от подбородка до макушки, тут же добавил:

— Ох, мастер поесть. Вчера жинка целый пакет продуктов привезла, так он уже его ополовинил.

— Ночью на головные боли жаловался?

— Какое там! Храпел, аж оконные стекла дрожали. Я тракторист, так всю ночь снилось, будто в кабине работающего трактора сплю…

Когда Медников с Лимакиным вошли в палату, Клепиков, склонившись над тумбочкой у изголовья кровати, старательно заворачивал в газету обглоданные куриные кости. Крутолобый и коренастый, на вид лет пятидесяти, он был из той породы мужиков, которых не так-то просто сбить с ног. Лимакин ожидал, что голова бригадира забинтована, но вместо этого увидел на его выстриженном затылке нашлепку лейкопластыря.

— Ну как себя чувствуешь, Георгий Макарыч? — словно старого знакомого спросил Медников.

Пухлощекое, словно у бурундука, лицо Клепикова расплылось в смущенной улыбке.

— Чувствую, доктор, удовлетворительно. Аппетит неплохой. Вот лишь голова гудит безостановочно, — басовито ответил он и вроде в подтверждение своих слов, поморщась, прижал ладонь к затылку.

— Это пройдет.

— Я так же думаю: куда она, бестолковая, денется. Погудит, погудит, да утихнет.

Медников показал взглядом на Лимакина:

— Следователя прокуратуры к тебе привел. Хочет с тобой поговорить.

Клепиков растерянно открыл рот:

— Я… я-а-а, истинный Бог, не виноватый. Если супруга Анна чего-то наболтала на Витю, так это не всурьез. Баба она малость заполошная…

Лимакин пристроился на стуле у тумбочки и открыл новенький служебный «дипломат».

— Вот это нам надо записать, — доставая чистый протокол допроса, сказал он.

Клепиков еще больше растерялся. Лоснящиеся губы его задрожали:

— Не надо, не надо писать! Витя за такую писанину может обидеться, а я ему зла не хочу. Вы уж лучше Анну допросите, она грамотней.

— Дело, Георгий Макарович, не в грамотности.

— А в чем?

— В правдивости.

— Дак мне какую правду вам говорить, если я ничего не знаю?

Медников, чтобы не мешать, взял у Лимакина сигарету и вышел из палаты.

О Водорьяпове Клепиков заговорил с еще большей неохотой, чем о Ложникове. Поначалу стал даже утверждать, что вообще никогда никаких дел с Водорьяповым не имел и знать его не знает.

— Георгий Макарович, это неправда, — спокойно сказал Лимакин.

— Как вас понимать? — Клепиков откровенно испугался. — Вру, значит, что ли?..

— Вы больше трех лет работали бок о бок с Водорьяповым. Почему не хотите о нем рассказать как о человеке. Чего боитесь?

Клепиков долго морщил лоб, водил взглядом по сторонам, будто ждал подсказки, но так и не дождавшись ее, через силу заговорил:

— Бояться нечего. Водорьяпов неплохой человек, да вот, ведь, говорят, убили его… Значит, кому-то крепко насолил.

— Кому именно?

— Понятно, не мне. Я от Леонида не зависел.

— А кто был от него зависим?

— Истинный Бог, не знаю.

— Разве можно жить, ничего не зная?

— Я всегда так живу. У меня в семье супруга командует.

— А по бригадирской работе?

— В бригадирстве кое-чего соображаю. Если б совсем не соображал, давно бы из бригадиров выгнали.

— Ну а почему говорить-то не хотите?

— Может, брякну сдуру невпопад и тоже смертельного врага наживу. Зачем мне враги?.. Вы напишите от себя, что надо, а я подпишусь.

— Следователям запрещено от себя писать.

— Тогда допросите мою Анну. Она в колхозных делах разбирается лучше. Тем более в последнее время у меня чего-то с головой не ладится.

— Давно?..

— С головой-то?.. Дак если правду сказать, то меня еще в детском возрасте тетка контузила. Нечаянно на цементный пол макушкой уронила. Мамаша говорит, думала, что помру, а я вот выжил. Правда, видать, с той поры неразвитость осталась. В школе плоховато учился, еле-еле четыре класса освоил.

— Как же бригадиром стали?

— А работал я в колхозе всегда хорошо. Другие вино пили, с начальством лаялись. Я же такими пустяками не занимался. Что мне прикажут, то непременно выполню. Вот за это Иван Данилыч Манаев меня полюбил, на бригадирские курсы отправил. С той поры, считай, двадцать лет без замечаний руковожу бригадой.

— С новым председателем колхоза как работается?