Порочный круг

Хейзел остановилась у обеденного стола и поправила приготовленное для Генри столовое серебро. В хрустальном графине вино. Она достала и открыла любимое бургундское Генри, чтобы оно подышало и распустилось. Свечи решила зажечь, когда услышит, как подъезжает «кадиллак», и убедилась, что зажигалка «Ронсон», приготовленная для этой цели, под рукой.

«Я знаю, с девочками что-то случилось. Что бы Ронни ни сказал сегодня вечером Генри, я буду сильной, – уговаривала она себя. – Не сломаюсь и не заплачу. Буду сильной ради него».

Она возобновила свое бесконечное хождение. Неожиданно телефон, который она поставила у своего стула, зазвонил, и Хейзел, чувствуя огромное облегчение, побежала к столу.

– Генри! – сказала она. – Дорогой! Где ты?

В ее голосе звучала радость.

– Нет, Хейзел, это я, Ронни.

– О боже! – Ее голос утратил всякую мелодичность. – Что с Генри? Где он?

– Есть только один способ сообщить это вам, Хейзел. С любой другой женщиной я постарался бы смягчить известие, но вы особенная. Вы сильней любого из знакомых мне мужчин.

Хейзел слышала биение собственного сердца. Пять медленных ударов она молчала, потом тихо сказала:

– У него было предчувствие. Он мертв, верно, Ронни?

– Мне ужасно жаль, моя дорогая.

– Как?

– Удар. Обширный удар. Почти мгновенный. Он ничего не почувствовал.

– Где он?

Хейзел почувствовала холод, страшный обжигающий холод, который проник в самые глубины ее души.

– В больнице. В епископальной больнице Святого Луки.

– Пожалуйста, пошлите за мной Бронзо, Ронни.

– Он уже едет, – заверил Ронни.

Хейзел стояла у высокой больничной кровати и смотрела на очертания человеческого тела под белой простыней. Холод по-прежнему царил в ее душе, проникал до костей.

Ронни стоял рядом. Он взял ее за руку.

– Спасибо, Ронни. Не хочу никого обижать, но я должна сделать это сама.

Она осторожно отняла руку.

– Понимаю, Хейзел. – Ронни отступил на шаг и посмотрел на сестру, стоявшую наготове. – Спасибо, сестра.

Сестра взялась за верхний край простыни и осторожно отвернула его.

В смерти Генри Бэннок восстановил свое имперское величие, которого лишило его горе.

– Он был прекрасным человеком, – сказал Ронни. – Лучшим из всех, кого я знал.

– И остается, – ответила Хейзел.

Она наклонилась и поцеловала Генри. Его губы были ледяными, как ее сердце.

– Au revoir, Генри, – прошептала она. – Счастливого пути, мой дорогой. Ты слишком рано умер. Мы с Кайлой лишились тебя. Ты оставил нам только пыль и тьму.

– Нет, Хейзел, – тихо возразил Ронни. – Генри оставил вам свою империю и свой сияющий пример – маяк, освещающий путь вам и Кайле.

– Удар! – радостно воскликнул Карл Питер Бэннок. – Обширный удар. Одно плохо: здесь говорится, что он не страдал. Его врач по телевизору говорит, удар хватил старика так быстро, что он почти ничего не почувствовал. Я бы радовался гораздо больше, если бы мне сказали, что он умер, крича от боли.

Джонни улыбнулся.

– Я не знал старого говнюка, но ненавижу его так же, как ты. Его следовало бы скормить свиньям, как его отродье.

– К несчастью, папаша отгрохал себе большой мраморный мавзолей на вершине холма, где будет лежать, как Наполеон, выпотрошенный и забальзамированный.

– Здорово, белый. Как только тебя выпустят, ты должен пойти помочиться на него.

Карл весело завопил:

– Отличная мысль! Могу пойти дальше и насру ему на голову.

– Ты знал, что так получится, когда посылал ему видео? Знал, что это убьет старого ублюдка? – спросил Джонни Конго.

– Конечно, знал, – торжествовал Карл. – А ты разве не знал, приятель? У меня необычные способности. Мой отец хранил пепел грязных евреев, которых сжег в Берген-Бельзене, и, когда я родился, натер этим пеплом мою голову.

Джонни перестал улыбаться и тревожно посмотрел на него.

– Не говори мне такого, парень. Я от этого хренею.

– Честно, Джонни. Это вуду, парень. Дурной глаз! У меня дурной глаз. – Карл вылупил глаза и уставился на Джонни. – Могу превратить тебя в жабу. Хочешь стать жабой, Джонни? Посмотри мне в глаза.

Карл состроил страшную рожу и закатил глаза.

– Прекрати, чувак, предупреждаю! Хорош шутить такими вещами. – Джонни вскочил с койки и подошел к забранному решеткой окну. Он нарочно повернулся спиной к Карлу и посмотрел на крошечный кусок неба, который в Холлоуэе заменял вид из окна. – Предупреждаю! Не выбешивай меня! Я дурею!

– Ты одурел еще у мамаши, Джонни. Когда она уронила тебя мелкого головой вниз.

Джонни отвернулся от окна и свирепо посмотрел на Карла.

– Мать не трогай, белый!

Карл понял, что сейчас это не ласка. Он знал, как далеко можно зайти, и понимал, что дошел до черты.

– Успокойся, Джонни. – Карл, сдаваясь, протянул руки. – Я твой друг, помнишь? Ты говорил, что я дал тебе охренительную работу. Я не колдун вуду. Я люблю тебя, парень, я просто шучу.

– Не шути про маму. – Джонни забыл главную тему разговора. – Она была святая, слышь, ты.

Он успокоился лишь отчасти.