Я потеряла дар речи. Все эмоции, которые я когда-либо испытывала по поводу смерти Айви, вылились из меня в рыданиях, в кашу из слез и соплей. Моя голова склонилась на край маминого матраса, когда я отдалась катарсическому освобождению.
— Вот почему я хотела быть такой идеальной для вас, ребята.
Я икнула, когда самые сильные рыдания утихли.
— Если бы я забрала Айви, я чувствовала, что обязана быть идеальной дочерью для вас.
— Роуэн, ты есть и всегда будешь идеальной, такой, какая ты есть.
36
Роуэн плакала. Я понял это сразу же, как только вошел в комнату ее матери, но сияющая улыбка, которой она сверкнула, убедила меня, что ее слезы были лучшего вида. Я подождал, пока мы не остались одни в машине по дороге домой, чтобы удовлетворить свое любопытство и узнать больше.
— Чувствуешь себя лучше?
— Я все еще в шоке, — ошеломленно ответила она.
— В шоке?
Я думал, что она уже начала переваривать инцидент со Стетсоном, хотя прошло всего двадцать четыре часа.
Она смотрела на меня с такой ранимостью, словно ей снова было шесть лет.
— Шестнадцать лет я считала себя ответственной за смерть моей сестры. Шестнадцать лет. И сегодня я узнала, что это была не моя вина.
Я уже говорил ей об этом, но если для того, чтобы она поверила в это, нужно было поговорить с ее мамой, то я был рад. Лишь бы до нее дошло.
— Я рад это слышать.
— Нет, ты не понимаешь. Это была не моя вина, — сказала она с укором. — У Айви была аневризма, и именно поэтому она упала с велосипеда — не потому, что я осмелилась прыгнуть. Мама и папа пытались рассказать мне об этом, когда я была младше. Я помню, как они говорили мне о крови в ее голове, но все, что я видела, это кровь в ее волосах от удара о землю. Я так и не поняла, что у нее оторвался тромб, и мне было так плохо от того, что я думала, что я сделала, что я так и не рассказала им о том, что осмелилась спрыгнуть с бордюра.
Черт меня побери.
Я был так рад, что она узнала правду, но, блядь, какая трагедия, что она так долго жила с этим непониманием. Неудивительно, что она была шокирована.
— Это чертовски приятная новость.
Роуэн усмехнулась.
— Это действительно так. А что насчет тебя? О чем вы с папой говорили?
— Он хотел узнать, что произошло.
— И что ты ему рассказал?
— То же самое, что я сказал властям. Ему незачем знать больше, чем это.
Она кивнула, вернув взгляд на дорогу, когда мой телефон зазвонил через автомобильный динамик. Я автоматически выбрал режим конфиденциальности на приборном дисплее и сразу ответил на звонок. Звонил Тор, и Роуэн не нужно было слышать все детали нашего разговора.
— Да?
— Мне нужно знать, как долго я буду сидеть с собакой. Нужно ли мне давать ему еду и воду?
Он говорил о Стетсоне. Он хотел знать, как долго я планирую держать его в живых.
— Я скоро приеду туда и сам все проверю, но ты пока можешь дать ему немного воды.
— Ты уверен? От него уже пахнет мочой, — ворчал он.
— Полагаю, ты можешь облить его из шланга. Два зайца, один выстрел.
— Да, черт возьми.
Линия оборвалась. Я положил телефон обратно на консоль и позволил небольшой улыбке украсить мои губы. Сегодняшний день становился просто охренительно феноменальным.
— Это было связано со Стетсоном, не так ли? — Спросила Роуэн.
Я взглянул на нее краем глаза.
— Я собираюсь отвезти тебя домой, но мне нужно ненадолго уйти. Думаешь, тебе будет хорошо одной?
Она изогнула светлые брови.
— Я живу одна с восемнадцати лет, знаешь ли.
— Вчера ты через многое прошла. Это может изменить человека, и вполне обоснованно. Русский все еще под вопросом, а Веллингтон может отомстить. Кроме того, для близких мне людей всегда существует определенная степень опасности.
— Я провела некоторое время, размышляя обо всем этом еще до вчерашнего дня, и решила, что жизнь с тобой не так уж сильно отличается от жизни с политиком в семье.
Она сказала это так буднично, что я чуть не рассмеялся.
— Ты действительно так думаешь? — Скептически спросил я.
— Ну, ты можешь быть более опасным, но ты бы видел, с какими придурками папа имеет дело. Никогда не знаешь, когда кто-то из них может сорваться. Однажды этот огромный татуированный мафиози ворвался к ним в дом и держал у моей шеи нож. Представляешь?
Ее глаза сверкнули весельем.
— Серьезно?
Мой тон был суше, чем на дне рождения анонимных алкоголиков.
— Ага, — продолжала она невозмутимо. — Так что ты можешь не беспокоиться о том, что я останусь у тебя дома одна.
— У нас, — машинально поправил я.
Молчание.
— Наш дом, — наконец сказала она гораздо более сдержанным тоном. — Ты уверен, что хочешь это сделать? Опасность уже миновала. Никто не осудит тебя, если ты захочешь уйти.
Голос моей маленькой овечки понизился до мышиного писка.
Машина позади меня засигналила, когда я затормозил и прижался к обочине. Я обнял ее за шею и посмотрел ей в глаза, укрепляя нашу связь всеми возможными способами.