Уход от Роуэн не помог ситуации, но мне нужно было остыть. Самое неприятное заключалось в том, что она не была истинным источником моего гнева. Я был расстроен на своего кузена за то, что он ввязался в дерьмо, в которое не должен был ввязываться. Я был раздражен на отца за то, что он думал, что мои действия вращаются вокруг проклятого губернатора. Я был в ярости от того, что Роуэн была в опасности. И, возможно, хуже всего, я злился на себя за то, что набросился на нее, когда она уже столько пережила. Я должен был просто радоваться, что она вообще со мной разговаривает, но ее намек на то, что она нужна мне только для того, чтобы получить доступ к ее отцу, задел меня за живое. Мне стало интересно, видит ли она меня вообще.
Я просидел в спальне полчаса, прежде чем справился с эмоциями настолько, что был готов снова поговорить с ней и все уладить. Но когда я вернулся в гостиную, Роуэн там не было.
Я позвал ее по имени, но ответа не последовало.
От волнения у меня на затылке зашевелились волоски, когда я заметил ее на задней веранде.
Черт возьми.
Моросящий дождь вымочил ее до нитки. Я поспешил на улицу, где она сидела на голенях, устремив невидящий взгляд в сторону океана. Все ее тело дрожало от холода.
— Роуэн, детка. Черт, иди сюда.
Я начал поднимать ее, но она вцепилась в мои руки, чтобы остановить меня.
— Н-н-нет, ты д-д-должен знать…
Ее зубы стучали так сильно, что она едва могла говорить.
— Ты можешь рассказать мне внутри. Мне нужно согреть тебя.
Она настойчиво покачала головой, но я проигнорировал ее, подняв на руки. От прикосновения ее холодной кожи к моей у меня свело живот.
Я набрал теплую ванну, стараясь не перегревать ее. Она была такой холодной, что все, что было теплее теплой воды, казалось огнем. Пока ванна наполнялась, я снял с нее промокшую футболку и трусики. Я оставил ее перевязанную руку. Ванна не должна была намочить ее еще больше, чем она уже была.
Роуэн стояла, дрожа, не выражая протеста. Казалось, она была в трансе, и это меня чертовски пугало.
Я никогда не паниковал по любому поводу. Даже когда я был молод, у меня случались вспышки разочарования и гнева, но страх и паника никогда не были проблемой. Это было не про меня. И все же эта женщина, похоже, изменила мою ДНК, заставив меня думать и чувствовать то, о чем я даже не подозревал.
Мои мысли роились в бешеном ритме, не давая возможности сосредоточиться.
Почему она так поступила с собой? Может ли ванна достаточно быстро поднять ее температуру? Откуда, черт возьми, мне знать, наступила ли уже гипотермия?
Нетерпение заскребло под кожей, требуя, чтобы я двигался быстрее.
Я разделся, затем расположился в ванне так, чтобы она сидела передо мной, а мое тело обнимало ее. Я позволил воде наполниться до краев, чтобы покрыть каждый возможный дюйм ее тела. Затем я обнял ее. Я впитывал ее дрожь, желая сделать то же самое со всей болью, которую она носила в себе.
Медленно, ее тело успокоилось и расслабилось в моем.
— Мне так жаль, — прошептала она в тишине. — Я не хотела пугать тебя или драматизировать. Все, с чем, как я думала, я разобралась и спрятала подальше, как будто всплыло на поверхность, как в тот день, когда это случилось, поэтому мне трудно все переварить.
— Не нужно извиняться, — сказал я, приблизив свои губы к ее уху.
— Нет, нужно. Я не имела в виду то, что сказала. Я была зла и обижена.
Я прислонился спиной к водоему, увлекая ее за собой и осторожно зачерпывая воду на ее плечи и грудь.
— Ты когда-нибудь ходила к психологу или говорила с кем-нибудь о ее смерти?
Я хотел задать более подробные вопросы о том, что произошло, но мне казалось, что это слишком рано.
— Нет. Я думаю, что мои родители были настолько потеряны в своем собственном горе, что не были в состоянии справиться с моим. Они едва могли смотреть на меня, не сморщившись и не прослезившись.
Господи, это могло бы погубить ребенка. Я внимательно слушал, пока она продолжала.
— Мама как бы исчезла на некоторое время. Занималась самолечением. Она много спала. Папа с головой ушел в работу. Но иногда я не возражала, потому что, когда я оставалась одна, я могла слышать ее. Поговорить с ней. Наверное, поэтому у меня никогда не было близких друзей. Мне нужна была только Айви.
— В этом есть смысл.
— Может быть, но это также звучит нелепо.
Несмотря на смысл, ее слова прозвучали без осуждения.
— В каждом человеке есть доля безумия.
— Верно, — сказала она смиренно. — Я должна поверить в то, что говорит мистер Крутой, Спокойный и Собранный.
— Хочешь верь, хочешь нет, но меня исключили из трех разных начальных школ.
Она повернулась так, чтобы посмотреть на меня.
— Ты серьезно?
— Чистая правда.
Я поднял правую руку.
— Почему? — Вздохнула она, широко раскрыв глаза.
Я прижал ее к себе, прежде чем продолжить.