Порог

Валентин еще раз провел лезвием, описывая конус, будто вырезая из яблока червивый кусок.

Метеорит с ровно срезанными кусочками камня выпал ему прямо на ногу. Удар был гулкий, словно бросили камень о железную цистерну, боли он не почувствовал – ботинки амортизировали удар.

Однорукий что-то возмущенно закричал.

Валентин поднял метеорит – он оказался неожиданно тяжелым. Повернулся. И местная молодежь, и пожилая пара, и – увы! – остановившиеся и глядящие на него охранники выглядели возмущенными и ужаснувшимися случившимся. Наверное, так на Земле смотрели бы на человека, осквернившего религиозную святыню или на глазах у толпы помочившегося на могилу Неизвестного Солдата. Ну или, на худой конец, отобравшего у маленькой девочки пушистого котенка и пинком отправившего его в полет.

Продолжая улыбаться (психов не трогаем, правда?), Валентин перешагнул через ограду и пошел в сторону периметра.

Может, так и прокатит?

Толпа будет настолько поражена, что позволит ему уйти?

Один из охранников крикнул вслед что-то непонятное, но это однозначно было требование остановиться. Второй снял с пояса коммуникатор, поднес к лицу – и удивленно на него уставился. Видимо, только сейчас обнаружил, что связь не работает.

Валентин ускорил шаг.

Видимо, его поступок настолько шокировал присутствующих, что никто не соотнес Валентина с его спутниками. Ни на Третью-вовне, ни на Гюнтера даже не смотрели.

Поэтому оба охранника, выхватившие свои пистолеты, направили их в спину Валентину.

«В тебя целятся!» – крикнул в ухо Матиас.

Валентин остановился и начал поворачиваться.

Один из охранников выстрелил.

В грудь, пробив рубашку, что-то ударило – удивительно несильно. Раздался щелчок, и точка, куда попал заряд, заискрила. Это была местная версия беспроводного тазера с электрическими пулями.

Разумеется, пробить защитный комбинезон низкоскоростная «пуля» не смогла.

В следующий миг выстрелила Ксения.

На станции выстрел из такого пистолета развалил манекен в труху. Выглядело это жутковато, но как-то понарошку, будто разломали куклу. Может быть, потому, что «синтетическое мясо» было суше настоящей плоти, а может быть, из-за отсутствия костей, сосудов и внутренних органов.

Настоящий человек – Валентин не мог сейчас думать о нем иначе, чем о человеке, – взорвался совсем по-другому.

Во все стороны ударили клочья окровавленной плоти с белеющими осколками костей, какие-то мягкие бесформенные лоскуты, что-то разваливающееся в темную и светлую кашицу. Смерть вовсе не желала принимать ту деликатную форму, что продемонстрировала им Прима.

Второй охранник закричал – дико, страшно, невыносимо. Начал стрелять в Валентина – он даже не понял, похоже, что стрелял кто-то другой. Электрические пули шли мимо.

Ксения выстрелила еще раз. Этот заряд попал не в тело, а в конечность – охраннику оторвало руку по плечо и часть туловища, он рухнул, забился на земле, все еще сжимая в уцелевшей руке пистолет. Ксения выстрелила второй раз, прекращая его мучения.

Аборигены разбегались.

Мчались к зданию Центра школьники-студенты, бежал однорукий ветеран, бежала его спутница.

– Бежим! – Ксения подхватила за руку Валентина, потащила, заставив перейти на бег.

– Зачем ты стреляла? – выкрикнул на бегу Валентин. – У него был тазер!

На бегу он сунул украденный метеорит в сумку, закрепленную под цветастой рубахой. Теперь он бежал будто беременная женщина, придерживая тяжелый трясущийся живот.

– Это все не важно! – прокричала Ксения. – Пойми, этого мира уже нет!

– Verdammte Scheisse![7] – кричал Гюнтер, бегущий последним. И, словно разуверившись в способности родного языка передать всю гамму его эмоций, перешел на испанский: – Y una polla! Maricon de mierda![8]

При всем нереальном ужасе происходящего Валентин с некоторой обидой подумал о том, что Гюнтер предпочел испанскую брань отборному русскому мату, который, чего уж греха таить, в повседневной работе экипажа частенько использовался. Наверное, всплыли какие-то детские воспоминания – Гюнтер провел юность в Мадриде.

– Я плохой военный, я не гожусь для этой работы! – продолжал ругаться Гюнтер, вернувшись к привычному внешнему английскому. И снова вспомнил родную немецкую речь: – Dumkopf! Rotznase![9]

Валентина опять охватило ощущение нереальности происходящего, какой-то книжности ситуации. Он оглянулся на бегу, глянул вдоль аллеи, по которой они убегали, на сиреневые стены Центра, на приблизившихся уже к его стенам людей, на людей, выбегающих им навстречу…

«Мы самые бестолковые воры и террористы во Вселенной, – подумал он. – Мы даже сесть незаметно не смогли. Мы украли дурацкий метеорит на глазах у мирных граждан, застрелили несчастных охранников с их смешными шокерами, а теперь улепетываем, будто нашкодившие дети…»