Порог дома твоего

Попутешествовав в прошлом, он заглянул в будущее — опять вернулся в родной Торжок. Бродил по знакомым улицам, навстречу ему непрерывно шли люди, и многих он узнавал. Да и его здесь узнавали. Она тоже узнала, еще издали, бросилась к нему, поцеловала, не стесняясь прохожих. Она — его единственная, любимая. И тут же он, словно очнувшись, вспомнил о ее письме, хранившемся под подушкой. Стараясь не шуметь, осторожно приподнялся — пружинная сетка все-таки предательски скрипнула, — пошарил в изголовье. И очень пожалел, что перечитать письмо — уже в который раз! — сейчас невозможно. Надо дожидаться рассвета.

Письмо получил вчера. Нетерпеливо, все больше волнуясь, пробегал глазами неровные, тесно жмущиеся друг к другу строки. Через какие-то мгновения стало казаться, словно она сидит рядом, как всегда веселая и озорная, что он не письмо читает, а беседует с ней, и не бесстрастной бумаге, а ему лично поверяет она свои сокровенные думы. Конечно же, она догадывалась, как опасно там, где служит ее любимый, и именно поэтому не удержалась, чтобы не приписать в самом конце письма: «Если ты, Саша, в бой пойдешь, если тебя ранят, то знай, что твой искренний, неизменный друг всегда с тобой».

Он наизусть запомнил эту приписку, каждое слово…

Сон одолел Завидова только после полуночи. Однако был он кратковременным. В комнату ворвался раскатистый голос дежурного: «Застава, в ружье!» Ефрейтор приподнял голову, стал прислушиваться, хотя эта команда и не имела к нему отношения. Освобожден… Солдаты из состава тревожной группы вскакивали с коек, мгновенно одевались и, на ходу выхватывая из пирамиды свое оружие, устремлялись к выходу. Дверь хлопала непрерывно.

Какое-то время Завидов, лежа в постели, прислушивался к происходящему. Но его сознание все больше охватывала тревога. Словно кто-то стоял рядом и стыдил: «А что же ты не с ними? Полеживаешь, а им, быть может, придется в бой вступить. Численный перевес ведь, наверняка, будет на стороне этих бандитов — двойной, тройной… Знаешь ведь, как бывало в последнее время. Будет трудно товарищам, погибнет кто-то из них — оправдаешься ли тогда перед собой своей болезнью?»

Он сбросил с себя одеяло, решительно встал. И как раз в это время услышал, как дежурный спросил у старшего лейтенанта, будить ли Завидова. Ответ был категоричным и кратким: «Не беспокоить!»

«А почему, собственно, не беспокоить? — подумал Завидов. — Тревога же на границе. Тревога! Это же и есть крайняя необходимость».

Ему сразу стало легче, показалось даже, что совсем выздоровел — и озноб прекратился, и голова не раскалывается, как прежде. Стало быть, и температуры уже нет.

Окончательно приняв решение, Завидов с выработавшейся за годы службы сноровкой быстро оделся. Но когда выскочил во двор, тревожной группы и след простыл. Что ж — догонит. Но сначала — в питомник, за розыскной собакой. Правда, над его помощницей солдаты часто подшучивали — была она обыкновеннейшая дворняжка! Но где сейчас возьмешь овчарку?! Ничего, поднатаскал и эту — идет по следу не хуже породистой.

Тревожную группу Завидов настиг примерно в километре от заставы, на просторной заснеженной поляне. Старший лейтенант Алешин оторопел от удивления.

— Ефрейтор Завидов? Вы почему здесь? — И шумно перевел дыхание, соображая, как поступить. — Я же вам ясно сказал… — продолжил он было, но почувствовав свои упреки неуместными, оборвал фразу и после небольшой паузы участливо спросил: — Как себя чувствуете?

— Гораздо лучше… Нормально, товарищ старший лейтенант.

— Нормально? — усомнился Алешин. — Ну, смотрите.

— Разрешите пойти вперед, — спросил Завидов и кивнул на поводок, струной натянутый собакой.

— Разрешаю.

Дозор, повстречавшийся с Завидовым на пересечении троп, объяснил обстановку. Судя по замеченным близ линии границы следам — лазутчики пришли из-за Буга, их десятка полтора, если не более. Вооружены.

— Какой давности следы?

— Около полутора часов.

— Сейчас пять. Теперь они уже далеко.

Нельзя было терять ни минуты. Поэтому Завидов не стал дожидаться, когда подойдет тревожная группа, и пошел со скоростью, на которую у него только хватало сил. Нездоровье все же чувствовалось: не было прежней легкости в движениях, часто сбивалось с обычного ритма дыхание, из-под ушанки на лицо и шею струился пот. Замедляя временами бег, он жадно ловил морозный воздух.

Чем дальше уходили следы от границы, тем больше требовалось напряжения и внимания, чтобы разгадывать все уловки лазутчиков. Они часто и резко меняли направление своего движения, петляли между деревьями и кустами, шли не цепочкой, след в след, как было у линии границы, а врассыпную. Но и рассредоточась, действуя на широкой полосе, они не теряли связи между собой.

Наконец-то после нелегкой погони Завидов заметил мужчину. Он, видимо, шел последним, поглядывая, не появятся ли за спиной пограничники. Какое-то время Завидов следовал за ним скрытно, ждал удобного случая. И только когда его высокая, нескладная фигура мелькнула перед копной, скомандовал:

— Стой! Стой, стрелять буду!