Порог дома твоего

В тот раз Москвичеву предоставилась возможность испытать свои как физические, щедро дарованные природой, так и внутренние, духовные, силы. Началось все с малого, будничного, в общем-то привычного. В крошечном аппарате, при помощи которого он поддерживал связь на расстоянии и с которым ни на минуту не разлучался, послышался писк, прерывистый, как пунктирная линия. Вызывал прапорщик, дежуривший у самолетов. Подобных вызовов в течение дня было немало. Капитан тут же отозвался, не рассчитывая, однако, услышать что-нибудь особенное. Но по мере того, как он принимал и осмысливал поступавшую информацию, его лицо меняло выражение. В глазах, обычно спокойных, чуточку улыбающихся, все заметнее проступало чувство тревоги. Едва умолк прапорщик, кратко, отрывисто спросил:

— Чей самолет? Где стоит?

Самолет принадлежал иностранной авиакомпании, стоял под разгрузкой — снимали багаж.

— Бегу! — выдохнул Москвичев.

Обдумывал услышанное, мчась стрелой. Совершенно ясны два обстоятельства: первое — в его распоряжении слишком мало времени — считанные минуты, а быть может, даже секунды; второе — исходить следует из самого худшего предположения.

Его нисколько не успокаивали слова прапорщика о том, что пассажиры уже покинули авиалайнер. Если случится беда, ее последствия все равно будут ужасными. Рядом работают люди. Рядом — здание вокзала, аэродромные службы, другие самолеты.

— Что тут у вас? Показывайте! — выпалил он, еще не добежав до места. — Где чемодан?

Чемодан стоял в двадцати — двадцати пяти метрах от самолета, на асфальте. Стоял в полном одиночестве. Был он средних размеров, из искусственной кожи, перетянут ремнями.

— Как обнаружили? — капитан с трудом восстанавливал сбившееся с нормального ритма дыхание.

— Я только поднял его, — объяснил один из рабочих, — чтоб переложить на тележку, слышу — тикает. Ну, точно как этот самый… ну, взрывчатый механизм…

— Взрывной, — поправил капитан. — Ну а дальше?

— Дальше… Дальше у меня ноги подкосились… И все же побежал вместе с ним… Сам себя не помнил… Поставил и — от него.

Москвичев, ни о чем дальше не спрашивая, бросился к чемодану. Расспросы больше ничего не прояснят. Самолет чужой, до этого побывал в аэропортах нескольких стран. Терроризм, как известно, стал международным. Методы и приемы у террористов самые варварские. Так что все может быть. Если в чемодане действительно взрывчатка и часовой механизм заведен на определенное время, в соответствии с преступным планом, то каков он, этот план? Во время рейса взрыв не произошел. Значит, намечен в аэропорту? Видимо, после того как чемодан доставят в багажное отделение? Учитывая, что самолет следовал строго по расписанию, нигде не задерживался, часовому механизму еще было что отсчитывать. Полчаса как минимум…

Москвичев теперь видел перед собой только этот чемодан. Ничего и никого больше. С ним ему предстояло иметь дело. Ему одному… Последние шаги были осторожными, мягкими, даже на носках. Приблизившись, опустился на корточки, затаил дыхание. И сам, собственными ушами, услышал равномерное, не затихающее «тик-так». Точно так же у него тикают дома настенные часы. Или будильник, стоящий на тумбочке, рядом с кроватью. Если надо было встать очень рано, он полагался только на него. Ни себе, ни жене, Инне Георгиевне, не доверял: вдруг проспит. Хотя, пожалуй, напрасно. Она у него не из неженок. Как-никак — дочь потомственного пограничника.

На окончательное решение потребовались мгновения. Собственно, и выбора-то у него другого не было. Встал, наклонившись, ухватился за ручку, потянул к себе. Чемодан оказался тяжелым, но в этом ли дело… Прикинул, каким путем и куда направиться, чтобы подальше от людей, от машин. И не побежал — так было опасно, еще споткнешься, а пошел хорошим, солдатским шагом. А за топкой крышкой чемодана продолжало тикать, как бы подгоняя его, поторапливая. В голову совсем неожиданно пришла странная, убаюкивающая мысль: а если там только часы? Часы и ничего больше? Такой же, как у него дома, будильник? Вот будут над ним потешаться. Засмеют же! Ну и пусть… Пусть хохочут. Тикает, чертяка, тикает. А если все же это не часы? Что тогда? Что?

Он дошагал со своей пошей до самого укромного места, осторожно опустил ее на землю, вытер ладонью выступивший на лбу пот. Теперь, когда никому и ничто уже не угрожало, он впервые почувствовал, как ему хочется курить.

Взрыва не произошло, да и не могло произойти. Но это окончательно выяснилось лишь потом, когда прибыл инспектор таможни с хозяином злополучного чемодана. Надо же было до такого додуматься — положить вместе с вещами будильник. Москвичев и инспектор смотрели на раскрытый чемодан, на будильник, на пассажира, и было им совсем не до смеха.

5