Порог греха

В «Лондон» Алесь приехал глубокой ночью: не хотел, чтобы его ещё раз видели бомжи. Дойдёт весточка до Салипода – у того подозрение: зачем охранник навещал Нельсона? Да и сам глава мусорной империи, как оказалось, был того же мнения. Поэтому ждал Алеся на сопке у спуска к городской свалке. У дороги стоял автомобиль «Жигули». Неподалёку от него горел костёр. Две высокие фигуры выросли перед мотоциклом Алеся. Он притормозил, сбросил газ и сунул левую руку в карман куртки, где покоился верный макарыч. Стрелял Алесь с обеих рук одинаково прицельно.

– Кто такой? Куда едем?

– Алесь Вацлавич. К Нельсону.

– Следуйте за нами.

Алесь подрулил к автомобилю. Заглушил мотор и снял шлем.

Чуть прихрамывая и опираясь на трость, от костра к нему шёл Нельсон.

– Здорово, Алеська!

– Здравствуй, Филя!

Они обнялись.

– Узнал меня, белый ангел?

– Скорее всего, почувствовал, Филя. Да вот звёздочки твои удостоверили. А так… Да ещё при таком параде, – Алесь засмеялся. – Чего же ты без мундира? Ты в нём весьма живописен.

– Театр это, Алеська, – засмеялся и Филипп. – Прикидываюсь дурачком. Так жить легче. Тюряга научила. С дурака какой спрос?

– Да, видать, плохо прикидываешься, Филя. Губернатор тебя раскусил.

– Разговор так настроился. Не стал я перед ним ваньку валять. Он мне ножичек к горлу, а я ему. Убрать нас задумал. А куда нам бежать? У нас тут огороды, рыбалка. И мои никого не обижают, не грабят, не попрошайничают. Мы своим горбом всё зарабатываем! Это его брашка на нас помои льёт. Я пригрозил: тронешь – война. Москва узнает – тебе конец.

– Война? На самом деле?

– А ты как думал?

– У вас и оружие есть?

– Ну, не так чтобы очень, – Филя покрутил в воздухе пальцами, – кое-что из стрелкового припрятано. Но я губернатору наплёл про миномёты, гранатомёты и даже боевой вертолёт.

– Даже вертолёт?

– Нет, конечно, – снова засмеялся Филипп, – вертолёта нет, лётчик есть. Боевой. В Чечне воевал. Надо – достанем и вертолёт. В партизаны уйдём.

– Думаешь, он поверил?

– Поверил – не поверил, а в зубах поковыряется. Будь спок! Шуму мы можем наделать – до Москвы долетит. А ему шум ни к чему… Да пошёл он…

Филипп длинно и смачно выругался.

– Идём-ка, брат Алеська, к костру. Посидим как бывало. Знаешь, как я рад тебе! – Филипп обнял Алеся, поцеловал в щёку. – Ребята, – обратился он к своим товарищам, которые стояли поодаль, молча наблюдая за встречей друзей. – Мы теперь тут сами разберёмся.

– Охрана? – спросил Алесь, провожая глазами двух крепких парней, уходящих к машине.

– Да что-то вроде этого. Специально не создавал. Люди самостоятельно решили меня караулить. Я же, как никак, адмирал! – Филипп, дурачась, подбоченился.

На разостланном у костра клетчатом одеяле в пластмассовых тарелочках лежали резаные огурцы, помидоры, редиска, колбаса, селёдка. Отдельно в эмалированном тазике дымилась варёная картошка – некогда их любимое лакомство в детском доме. Свет костра бликовал на двух бутылках водки и двух гранёных стаканах.

– Стол, как видишь, не королевский, – посетовал Филипп, подбрасывая в огонь сухие сучья.

– Не прибедняйся, – Алесь достал из миски картофелину, – самая здоровая крестьянская еда. Я уж и не помню, когда едал картошку в мундире.

– В ресторациях, небось, блажуешь? – незлобно поёрничал Филипп.

– Случается, конечно! С губернатором. Охрану он не обижает. А так – чаще в столовке администрации да в забегаловках.

– Ты сразу не налегай, – Филипп разлил водку по стаканам, – а то кайф испортишь. Место в брюхе не останется для «одарки».

Алесь припомнил: в детском доме «одаркой» они называли водку, за которой скрадно в магазин обычно ходила Одарка Коноваленко. Филипп научил Алеся пить водку, а Одарка стала первой женщиной, одарившей его ласками любви, как раз вскоре после смерти Павлинки.

– Чему это ты так загадочно улыбаешься? – Филипп поднял стакан.

– Да вот, Одарку вспомнил. Славная была девчонка. Добрая, отзывчивая. Жена из неё, полагаю, получилась бы отменная.

– В этом нет никакого сомнения, – Филипп на миг улетел мыслями в прошлое. – Много я повидал женщин, но такой, как Одарка… Всех забыл, а её помню. Веришь? Я даже в тюряге о ней думал. Если бы сейчас она вдруг объявилась, то замуж за себя позвал бы… Если она, конечно, согласилась бы пойти за такого урода, как я.

Алесь понимал Филиппа и тоже испытывал сладкую и щемящую боль, которая незванно прихлынула к сердцу.

– Одарка, конечно, не чета твоей сеструхе, – Филипп звонко ткнул своим стаканом в стакан Алеся, – глубоких чувств я к ней не испытывал. Так – утоление страсти. А Павлинку любил… Очень любил… Я её фотокарточку с собой до сих пор ношу. Как оберег. В тюряге, случалось, накатит тоска – хоть в петлю лезь, я фотку достану, гляжу на неё и разговариваю… Я Павлинку и сейчас люблю.

– Цветы на могилках – это ты? – догадался Алесь. – Спасибо тебе, друг. Я ведь сорок лет там не был, а они в порядке. Думал, это заботами Фаины Иосифовны или тёти Поли.