– Можно просто Нонна, – сказала девушка с лёгким грузинским акцентом и поклонилась.
В страданиях, борениях и надежде каждого человека наступает предел, когда иссякает терпение страдать, не остаётся сил для борьбы и гаснет звезда надежды. Алесь нуждался в человеке, которому мог бы выплакать свою боль и, возможно, получить целительный совет для решимости утверждать справедливость на скотном дворе, коим представлялась ему вся постсоветская страна.
В мудрых книгах он не находил ответа. «Книгу книг» Алесь читал неоднократно, когда ещё служил в армии. Возможно, обращение к Богу кому-нибудь и помогало, но только не ему. Вся его жизнь была цепью борьбы и разочарований. И объяснялась с библейской точки зрения просто: таков твой крест, данный Создателем. А зачем? А почему? Во имя какой-то другой загробной жизни? Жизнь и подвиг Христа впечатляли сверхчеловеческим мужеством, но он спокойно принял смерть, ибо знал, что потом воскреснет через три дня. Верующим же обещают воскрешение после его второго пришествия. Прошло две тысячи лет! Христос не появляется и никто не воскрес. Что же придерживает его? Ведь стоило только тенью мелькнуть на горизонте, и всё бы разом на Земле изменилось: прекратились бы войны, распри, самоедство и началось всеобщее братание! Но Создателю зачем-то нужно, чтобы в этой обители человеческой всё происходило так, как происходит.
Тем не менее, православная вера прилегала к сердцу Алеся как никакая другая. Христос оставлял за человеком право выбора. Это демократический подход. Но настораживало то положение, что в православном христианстве постулируется важность греха. Виновен ли ты перед Богом или нет, важно, чтобы ты чувствовал себя грешным. Тяжесть человеческого греха несёт на себе даже только что появившийся на свет младенец, ещё не мыслящий и ничего не совершивший в этом мире, кроме громогласного заявления криком: «Я пришёл!» Разве это правильно?
А грех ли месть? Месть – намеренное причинение зла, зло порождается гневом, а гнев – это уже грех. Всё просто! Но ведь месть мести рознь: она может быть благородной, как и ярость. Дали тебе по правой щеке – подставь левую. Такое состояние никак не принималось разумом Алеся: он до мозга костей был воином!
Иногда он смотрел передачи, организованные христианской миссией Кеннета Коупленда со штаб-квартирой в украинском Львове. Пресвитеры призывали людей к тому же, к чему призывали их предшественники на протяжении тысячи лет: безоглядно, без рассуждений и анализа поверить в существование Бога, в справедливость его деяний; принимать слово Божье верой, учиться смотреть на него, а не на симптомы своих пяти органов чувств. Но примеры, которыми они подкрепляли свои рассуждения, в частности, избавления от тяжёлых недугов, как-то не убеждали. В критических ситуациях человека спасали не молитвенные обращения к Создателю, а нож хирурга!
Просто, без мудрствования, на понятном светском языке, не избегая остроты тем, общался с телезрителями митрополит Московской епархии Мефодий. Красноречие его увлекало, логика суждений вызывала восхитительное уважение. Естественно, что он тоже ссылался на слово Божье в писаниях апостолов, Библии и Евангелии, но цитаты никогда не убеждали Алеся. К тому же, затрагивая проблемы социальной жизни, митрополит всё-таки уклонялся от истинных причин народных страданий, объясняя их набившим оскомину неверием в Бога. Призывы к замученному, обездоленному, больному, нищему российскому человеку соблюдать все заповеди Господа о праведной жизни вызывали только стойкое озлобление.
Проскакивали мимо сознания и экивоки на козни диавольские. Этот «князь мира сего» оставался главным виновником духовной деградации народа, а следовательно, и его бедственного существования. Упоминая многократно вставать против этих козней, ибо «наша брань не против крови и плоти», пастор избегал главных положений Послания «К Ефесянам»: «но против начальств, против властей, против мироправителей тьмы века сего, против духов злобы поднебесных». Скажи-ка об этом вслух – больше не появишься на экране телевизора!
Маленькое лукавство вызывало большое недоверие. И всё-таки Храм Божий и слово Божье оставались последней и единственной надеждой Алеся на выход из нравственного тупика, с торчащим из него дулом пистолета или призывно раскачивающейся верёвочной петлёй, и он пошёл в храм.
У высокой железной ограды, лениво позёвывая, отиралась четвёрка бомжей. Видимо, пока не ударил мороз, большинство из них ушли христарадничать в более хлебные места: в парки отдыха, пригородные лечебницы, где отмягшие от городской суетной жизни люди становились добрее и не скупились на подаяния; или, ещё лучше, поближе к огородам дачников.
Зимой бомжей отовсюду выталкивали взашей, храм не был исключением. «Разве Иисус Христос позволил бы обижать несчастных? – сопротивлялись они. – Спаситель выдворял из святых мест торговцев, а мы – овцы заблудшие!» Но на блюстителей порядка такие увещевания не действовали.