Порог искушения (СИ)

— Что тут думать, Нэйс?! Твоё будущее будет светло и прекрасно, если ты останешься подле нас.

— Чеши языком больше. — произнесла я, разминая затёкшие мышцы.

— Твоё мнение о нас слишком однобоко. Мы желаем тебе добра.

Лойд улыбнулся, а ещё на одних шипящих, добавил:

— А ещё мы желаем тебя.

Мурашки пробежали по телу от макушки до пят. И где, чёрт побери, во мне выдержка демонессы, если от одного звука голоса Лойда, меня скручивает в канаты идиотского желания?!

Лойд притянул меня к себе.

— Как странно у тебя сегодня горят глаза. — тихо произнёс он, вглядываясь в мои зрачки. — В них бродят целые океаны огня.

Голос его становился всё тише, переходя на шёпот. Становился густым, грудным и хриплым. Ненавижу, когда он так делал! У меня мозги сворачивались, а кровь ни то, что текла по венам, она превращалась в магму, и меня коробило от мысли, что я онемею и застыну как истукан.

Руки Лойда обняли за спину. Я впечаталась в его торс. Его тело обволокло со всех сторон.

— Нэйс, ты адская крошка моих желаний.

Это было нашепчено прямо в губы и азбука Морзе этих касаний навсегда запечатлелась в памяти как монолит. Я прогнулась под Лойда, когда он вжал меня в себя. Когда его губы впились до невозможности сладко и крепко.

«Конец близок» — эта мысль вновь резанула рассудок горечью.

«Иногда смысл ни в том, чтоб одержать победу, а чтоб вовсе не проиграть» — вспомнились слова Этеля.

О победе я уже и не помышляла. Какое там! Тут бы сохранить рассудок при полном своём поражении! Нестерпимо зажгло в груди. «Это конец» — мысль проскользнула, успев проскочить в закрывающийся проём двери, что схлопнул сознание напрочь, заколотив гвоздями крышку прямо в середине груди.

Губы беспрекословно распахнулись, когда Лойд поцеловал меня. Тело размякло, расслабилось и отдалось на всю величину рук. Глаза закрылись от непереносимости прекрасности бытия. Глухота, онемение, бессилие. Безвольная немощь порабощающих чувств.

Глава 37

Я была полной дурой, что отказывала себе в этом. Дурой дважды, когда пыталась от этого бежать. Я никогда не думала, что пространство может вбирать в себя, воздух дышать тобой, свет вглядываться, а слух вытягивать из тебя звуки. Нет. Не было. И не будет ничего лучше этих мгновений.

Лойд был бесподобен, прекрасен, невозможно хорош. Его губы закрепились на моих раз и навсегда. Руки обвили навечно. Тело прильнуло ко мне на все времена.

Лойд снимал с меня одежду не торопясь, оголяя часть за частью. Его руки бродили по мне, как легковесные яхты, бороздя моря во все паруса. Оголив меня, он разделся сам, не отрываясь от меня ни на одно мгновение. Его нагое тело коснулось моего. Горячее, пылкое, с какой-то неясной тревожностью в движениях.

Подхватить, унести, уложить, навалиться сверху всем телом — всё это произошло под ритм бьющегося сердца, что едва не выпрыгивало из груди. Короткие волны вздохов пронзали крошечное пространство между нами. Кожа, разгорячённая разбегами крови, горела и казалось тонкой и нежной плёнкой. Я чувствовала каждой пядью прикосновения Лойда. Наслаждение разливалось и плавило меня.

Жадные, жаркие губы Лойда отправились в путь от моих по изгибам шеи и плеч к груди. Он обласкивал языком и губами. Зацеловывал в нежных захватах и крепких приложениях. Я застонала, когда Лойд присосался к ореолу, впивая язык в сосок. Не может там быть ничего, чтоб так рвало лёгкие до невыносимо сладостных слёз! Не было. Но под устами Лойда было и жило.

Живот был обласкан руками, губами и дыханием Лойда. Мягко, нежно, жарко, а потом ещё горячей. Миллионы клеточных нервов рвались в эту минуту оказаться там, прочувствовать всё лучше, вобрать в себя на всю величину.

Лойд обошёл сокровенную область по полукругу занырнув к внутренней стороне бёдер — лоботомия на живую, без анестезии и топором. Я вздрогнула всем телом, когда его дыхание оказалось так близко под перекрёстным огнём от мучивших меня желаний. "Коснулся бы хоть мизинцем" — мысль проскользнула.

Вой сирен заглушило сознание, когда Лойд вдруг бросил своё занятие и налёг на меня целиком. По бедру прочертил линию его пенис, уходя между ног. Мурашки пробежали под кожей, дрожью тела уйдя в крутой поворот треугольника короткого пушка волос. Разворот в безнадёжную бездну удовольствия, лишь чресла Лойда прошлись между складок. Оглушительный рёв рассудка, когда Лойд протолкнул свой член вперёд, уходя внутрь лона. Судорога тела была взаимной. Длинный стон на одинаковой ноте.

Конец. Вот он. Во всей величине. Во всех вариациях. Разум рванул. Душа взмыла. Сердце оторвало от груди.

Тело. Можно ли влиться в него? Можно ли добиться от него того, что невозможно перенести, унести и оставить в себе? Можно ли быть им? Чужим. Незнакомым. До разрыва восприятия и памяти осознания. Всё прошлое твердило — нет. Только этот момент вещал — да.

Лойд был моей любовью. Моей непоправимым чувством влечения. Моим истончающимся до невыразимых границ душой. Любовью. Желанием. Музыкой семи нот и струнами арф.