Порою блажь великая

— Если ты имеешь в виду поглядеть на сто процентов Вив, так прямо и не отвечу тебе: за ней дело. Но это уж как с верхушкой айсберга и тем, что под водой, — так и тут можно по ноге или там личику судить о том, что скрыто. Вив — это тебе не какая-нибудь шалунья-попрыгунья, каких у меня десятки были, Лиланд. Она скромница. Джо говорит, тихий омут, где известно кто водится. Сам увидишь. Думаю, тебе она понравится.

Хэнк, оседлав стул в изножье моей кровати и опершись подбородком о спинку, ждал, когда я оденусь к ужину. И был замечательно жив и бодр — в сравнении с тем озлобленным безмолвием, что он источал все время с моей вспышки за обедом, когда он рассказывал о своих верхолазных подвигах. Любезность его была столь велика, что он даже принес мне чашку кофе, чтобы вывести меня из ступора, вряд ли сознавая, что этот ступор — в отличие от давешней дремы, навеянной первым контактом с тяжелым физическим трудом, — был спровоцирован видом его жены, в слезах и едва-едва в одежде. А вместе с кофе еще и пару свежих носков приволок: «Покуда твой гардероб с автовокзала не вызволим».

Я с улыбкой поблагодарил его, озадаченный сменой его настроения не меньше, чем, должно быть, он — моей. Но у меня-то причины были верные: я понял всю неуместность своей полуденной горячности. Умный ассассин не за тем пробирается в королевский замок, чтоб тотчас лишить себя шансов на успех, выложив королю при встрече, что о нем думает. Конечно, нет. Как раз напротив. Он обворожителен, хитроумен, льстив, он аплодирует балладам короля о своих триумфах, какими бы ничтожными они ни были. Таковы правила этой игры. И потому великодушие Хэнка казалось мне подозрительным: у короля-то я не видел причин искать расположения ассассина. И решил, что лучше быть настороже. Не иначе, как в подлом умысле коренится его любезность. Берегись!

Но порой так трудно хранить бдительность, когда человек столь обходителен с вами, и тогда я еще не ведал, что он столь долго будет верен этой коварной тактике теплоты и заботы, усыпляющей мою решимость во мщении.

Поэтому я выпил кофе и с благодарностью принял носки — готовый, разумеется, к подвоху. Зашнуровал ботинки, причесался и спустился за ним на кухню, чтобы познакомиться с его женой. Я и не представлял, что это лукавое исчадие окажется еще коварнее, ласковее и нежнее, чем ее коварный супруг, — и беречься ее будет еще труднее.

Девица стояла у плиты, спиной к нам, и ее витые локоны ниспадали на бретельки фартука. И в залитой светом кухне она была столь же прелестна, что и в зыбком мерцании ночника в ее комнате. Хэнк, обращая ее внимание на меня, уцепился пальцами за складки юбки, еще хранившей тепло утюга. Повернул девицу, ухватив за рукав блузки, на которой недоставало пуговицы.

— Вив, это Лиланд.

Она смахнула прядь со лба, протянула руку и улыбнулась мягко-приветливо. Я кивнул.

— Ну и что скажешь? — спросил Хэнк, чуть отступив от нее, будто коннозаводчик, выставляющий на продажу призовую двухлетку.

— По самой малости, надо бы зубы проверить…

— Ну, за этим дело не станет.

Девушка отбросила его руку:

— Что за… О чем он говорит, Лиланд?

— Ли, если угодно.

— Или «Малой», — добавил Хэнк и ответил за меня: — Я о тебе ничего плохого, кроме самого хорошего, не говорил, лапочка. Верно, Малой?

— Он сказал, что половина тебя — лучше большинства целых женщин…

— А Ли сказал, что не возьмется судить, пока целиком тебя не рассмотрит, цыпочка. — Он коснулся пуговиц ее блузки. — Поэтому, если ты…

— Хэнк!..

Она воздела половник, и Хэнк проворно отскочил из зоны поражения:

— Но, дорогая, нам нужно разобраться…

— Только не здесь, не на кухне. — Она кокетливо взяла меня за руку, вздернула нос. — Мы с Лиландом, Ли, как-нибудь сами разберемся. Сами. — И чеканным кивком будто скрепила эту сделку печатью.

— Заметано! — сказал я, а она, смеясь, вновь повернулась к плите.

Но ни ее подрагивающая от смеха спина, ни тот гротескный кивок не могли скрыть пурпура, нахлынувшего на ее личико красной приливной волной, вздымающейся откуда-то из-под лифчика. У которого, как мне известно, левая чашечка крепилась к бретельке серебряной английской булавкой.

Хэнк реагирует на женин флирт зевком:

— Все, что мне нужно, — это чтоб меня в первую голову накормила. Я сейчас и змею сожру. А ты как, Малой?

— Все, что мне нужно, — это пара калорий, чтоб достало сил вскарабкаться по ступенькам обратно до кровати.

— Рыба почти готова, — сказала она. — Джен уже пошла за яйцами. Ли, если тебе не трудно, спроси Джо, как там его детишки: умылись? Готовы? А вот, кажется, и Генри сигналит с того берега. Хэнк, привезешь его?

— Черт, да он заделался заправским блудным котярой…