Порою нестерпимо хочется...

Я опускаю штанины, надеваю ботинки и поспешно пускаюсь в путь. Я не ошибся, это была машина самаритян. Мой старый дружок водитель спокойно курил, не обращая никакого внимания на молящий и укоризненный взгляд своей завязшей машины, которая беспомощно стояла в ловушке волн. При виде меня он вздохнул. Пачка сигарет торчала из-за рукава его пуловера, руки были засунуты в задние карманы джинсов. Петляющие следы вдоль берега красноречиво свидетельствовали о происшедшем: взбодренные пивом и готовые к решительным действиям, они миновали пост береговой охраны и спустились к пляжу. Они подбирались ближе и ближе, насмехаясь над приливом, дразня волны и швыряя песок в белоснежную пасть океана, словно он был девяностофунтовым недоноском. И были пойманы. Дощечки и ветки свидетельствовали о яростных и бесплодных попытках вытащить колеса. Но песок держал крепко. Теперь начался прилив, и настала очередь океана дразнить: с сокрушительным терпением и неторопливостью он подбирался все ближе и ближе. Следы ног вели прочь от машины, указывая, что они побежали за помощью, но если она не поспеет в ближайшие несколько минут, то будет поздно. Через пять минут пена уже будет причмокивать у коробки передач. Через десять – давиться смехом у дверец. Через полчаса волны с победным рокотом захлестнут мотор, покрывая провода солевой коррозией, вспарывая полосатую обивку сидений, разбивая окна. А еще через час они будут перекатывать машину, как резиновую игрушку в ванной. Ли тронут пассивной покорностью машины. Стоическая мудрость металла. Хотел бы он быть таким же спокойным там, на дюнах (дюны охватывает ветер. С несмолкаемым воем он дует над трубой, словно играет на невидимой дудке в сопровождении ритмических ударов прибоя, доносящегося откуда-то из другого мира. Мальчик перестает плакать: он решает, что это не может быть печной трубой дьявола, – в ней слишком холодно, чтобы она могла иметь отношение к геенне огненной…), таким же спокойным и покорным: застряв в разверстой могиле, да еще к тому же и в полнолуние… Он направляется прямо к машине.

Шофер молча наблюдает за тем, как я приближаюсь.

– Эй, парень, – кричу я, – что за шутки? – «Скажи – «дудки» – молит Ли почти с такой же безысходностью, как обреченная машина, – пожалуйста, скажи что-нибудь дружелюбное». Я останавливаюсь. Его дружки стоят в десяти ярдах от нас посреди коллекции содержимого машины – домкрат, шины, одеяла, клюшки для гольфа – и медленно переводят взгляды с меня на своего лидера.

– Мистер Стампер, – мурлыкает он, когда рев океана слегка стихает, давая ему возможность вклиниться, – вы появились просто как герой. Говорят, что все вы, Стамперы, герои. Вы захватили с собой лопаты? Может, цепь? Или вы вызвали нам тягач? Вы, случайно, не вызвали нам тягач, мистер Стампер? Или подмога уже спешит?

– Не-а. Просто шел мимо, наслаждаясь видом в одиночестве.

Встревоженный его сладко-ядовитым тоном, я быстро сообразил, что эта сцена может оказаться гораздо большим, чем просто развлечение, на которое я надеялся.

– Ну, пока, – бодро говорю я, намереваясь тронуться дальше.

Ли стоит, глядя поверх плеча подростка на буек с сиреной, заунывно воющей на темной воде. (Время от времени до мальчика долетает вой буйков из устья залива и шум дизелей, проходящих по шоссе… но постепенно все его внимание сосредоточивается на усыпанной звездами монетке неба у него над головой: похоже, с одного края она начинает светлеть.) Но, когда я прохожу мимо него, он, слегка отвернувшись, протягивает свою веснушчатую руку и останавливает меня; блестящие стигматы прыщей украшают его щеку. Я замечаю разительную разницу в его отношении ко мне по сравнению с нашей первой встречей. Тогда в нем была просто жестокость, которая теперь каким-то образом превратилась в ненависть.

– Эй, мистер Стампер! Куда же вы? Разве мы не оказали вам помощь совсем недавно? Вам не кажется, что и вы теперь могли бы нам помочь?