Порою нестерпимо хочется...

Но главное – он спокоен, никакой паники. Он закрывает глаза, глубоко вдыхает и испускает такой вздох, который, без сомнения, покажет всем заинтересованным лицам, как это все ему осточертело… Но посередине вздоха он вдруг ощущает это знакомое щекотание в горле: о нет! не здесь, не сейчас! Нельзя сейчас чихать, когда он только-только овладел положением! Он сжал губы и заскрипел зубами. Лицо его от самого мокрого воротника залилось краской, и на нем появилось выражение отчаяния… Не сейчас!

Он терпеть не мог чихать в помещении. С самого детства Ивенрайт страдал чиханием такой силы, что люди оборачивались за квартал от него. И дело было не только в громкости. Помимо акустической мощи оно еще было и чрезвычайно содержательным по существу, создавалось такое ощущение, что он отрывается на мгновение от своих дел и на пределе голосовых связок кричит: хо… хо… ху… ийня! В лесах это громоподобное заявление неизменно вызывало смех и всеобщее веселье, отчасти даже питало его честолюбие. В лесах! Но почему-то в других обстоятельствах это вызывало иную реакцию. В церкви или на собрании, когда Флойд чувствовал, что чих на подходе, он начинал разрываться, не зная, что предпринять – не то чихнуть в надежде, что окружающие или не расслышат содержания, или извинят его, не то попытаться загнать его обратно в глотку. Естественно, у обоих выходов были свои недостатки. Странно, если бы было иначе. И сейчас он просто не знал, что предпринять: первую часть с «хо-хо» ему еще как-то удалось загнать внутрь, надув губы, зато вторая вырвалась отчетливо и громко с целым облаком слюней, которые, как туман, осели на всю поверхность стола.

Не дойдя до бара, Тедди замер, чтобы взглянуть, как Дрэгер поведет себя в этой ситуации. Тот вопросительно взглянул на Ивенрайта, положил ручку в карман и, взяв салфетку, принялся аккуратно вытирать рукав своего пиджака.

– Конечно, – добродушно заметил он, – у каждого человека есть свое собственное мнение, Флойд, – как будто ничего и не произошло.

Тедди потрясенно кивнул и двинулся дальше. – Что это он такое изучил, что вдруг поставило его настолько выше всех остальных? – А Ивенрайт, утирая слезящийся глаз костяшкой большого пальца, мечтал лишь о том, как бы отсюда выбраться и поскорее оказаться дома, где одежда не будет ему так жать и можно чихать сколько угодно, не волнуясь о последствиях.

– Послушай, Флойд. – Дрэгер отложил салфетку и вежливо ободряюще кивнул. – Надеюсь, ты понимаешь, что я искренне желаю, чтобы ты и ребята преуспели в своих прямолинейных методах. Потому что, между нами, больше всего на свете я хочу поскорее все уладить здесь и вернуться к себе на Юг, – поведал он интимным шепотом. – У меня здесь начался грибок. Но я уже заплатил за неделю вперед в гостинице, так что если ваша методика окажется не совсем успешной, я подожду… Это тебя устраивает?

Ивенрайт кивнул.

– Устраивает, – безучастно ответил он, уже не пытаясь вернуться к состоянию мрачной решимости. Несчастный чих словно истощил все его силы. Глаза у него слезились, и теперь он уже точно чувствовал озноб – глубоко в его легких что-то закипало, словно проснувшийся вулкан, – он хотел домой, в горячую ванну. Больше ему ничего не было нужно. Он больше не хотел спорить… – Да, хорошо, Дрэгер. И если, как вы считаете, наш подход не сработает, тогда мы обратимся к вам за помощью. – Ну ты только подожди до завтра, когда он очухается, тогда он покажет этим негодяям!

Дрэгер поднимается, улыбаясь смотрит на подставку, на которой он что-то царапал, и достает из кармана бумажник.

– Дождь все еще идет; у тебя здесь машина? Могу подкинуть тебя до дому…

– Нет. Не надо. Я живу рядом.

– Ты уверен? Это не составит никакого труда, правда. А вид у тебя такой, что…

– Я уверен.

– Ну хорошо. – Дрэгер надевает плащ и поднимает воротник. – Вероятно, завтра увидимся?

– Вероятно. Если будут новости. До завтра.