– Сумки? Где его вещи? Я схожу за его вещами.
– Вперед! Я с тобой. – Хэнк направляется к задней двери.
– И немножко фруктов.
Джэн достает из холодильника два сморщенных яблока.
– Постой, Хэнк…
– Боже ж ты мой, Джэн! Ты разве не видишь, мальчик еле стоит. Ему нужно место, чтобы отдохнуть, а не эти сушеные какашки. Честное слово, Леланд, я не понимаю, как они только выносят своих засранцев. Но я тебе советую… – Холодильник снова открывается. – Где у нас груши, которые я собирал?
– Что, Малыш?
– У меня нет вещей, понимаешь, по крайней мере в лодке.
– Точно. Помню, я даже удивился, когда мы с тобой плыли.
– Водитель автобуса не мог… Генри выныривает из холодильника.
– Вот! Попробуй это! – И рядом с печеньем водружается груша. – Очень полезно после дол-
того пути; я, например, с дороги очень люблю груши. – БЕРЕГИСЬ!
– Послушайте! – Джо Бен щелкает пальцами. – А постель-то ему есть где-нибудь?
– О Боже! –
– Ну-ка, вы! – Генри хлопает дверцей холодильника. – Правильно! – Он высовывает голову в коридор, как будто у него там камердинер. – Правильно. Вы понимаете, что ему нужна своя комната?
– Папа, я уже решил какую.
– Мамочка, печенье…
– Я привезу его вещи! – кричит где-то впереди Джо Бен.
– Он говорит, они на автобусной станции.
– Не забудь взять свою тарелку, Ли!
– Ты уверен, что тебе этого хватит, мальчик? Налей ему стакан молока, Джэн.
– Нет! Правда. Спасибо. –
– Пошли, Малыш. –
– А если еще чего захочешь – крикни…
– Я…
– Ничего, Малыш… – Я…
– Ничего. Пошли наверх.
Ли даже не заметил, как Хэнк взял его за руку и повел по коридору – еще один мазок в общей неразберихе…
(«Потом поговорим, сынок! – кричит ему вслед старик. – У нас с тобой еще будет время поговорить». Ли собирается ответить, но я его останавливаю: «Малыш, пошли наверх, иначе он никогда от тебя не отстанет». И я очень вовремя подтаскиваю Ли к лестнице, пока Генри снова не накинулся на него. Он поднимается передо мной, как сомнамбула или что-нибудь в этом роде. Когда мы добираемся до верха, мне не приходится показывать ему, куда идти. Он останавливается перед дверью своей бывшей комнаты и ждет, когда я ее открою, потом входит внутрь. Можно подумать, что он ее заранее забронировал, – так уверенно он себя ведет.
– А ведь ты мог и ошибиться, – улыбаюсь я ему. – Ведь я мог иметь в виду другую комнату.
Он оглядывается – свежезастеленная кровать, чистые полотенца – и отвечает мне тихо, не отводя взгляда от приготовленной для него комнаты:
– Ты тоже мог ошибиться, Хэнк, – я мог и не приехать. – Но улыбки на его лице нет; для него это серьезно.
– Ну это, Малыш, как Джо Бен всегда говорит своим ребятишкам: лучше перестраховаться, чем потом всю жизнь лечиться.
– Тогда я лягу, – говорит он. – Увидимся утром.
– Утром? Ты что, хочешь проспать всю жизнь? Сейчас же всего полшестого или шесть.
– Я хотел сказать – позже. Увидимся позже.
– О'кей, Малыш. Спокойной ночи.
– Спокойной ночи. – Он отступает, закрывает дверь, и я почти слышу, как бедняга облегченно вздыхает.)
Еще мгновение Ли стоит не шевелясь в медицинской тишине комнаты, затем быстро подходит к кровати и ставит тарелку и стакан молока на столик. Потом садится на кровать, обхватив колени. Сквозь сморившую его усталость он смутно различает шаги, удаляющиеся по коридору. Точно какое-то огромное мифическое существо направляется готовить трапезу из опрометчивых путников. «Ма, Ми, Мо, Му», – шепчет Ли и, сбросив кроссовки, закидывает ноги на кровать. Заложив руки за голову, заново узнавая и вспоминая, он рассматривает узор на дощатом потолке, образованный дырочками от выпавших сучков. «Что-то вроде психологической сказки. С новым поворотом сюжета. Мы встречаем героя в логове людоедов, но как он оказался здесь? Что его сюда привело? Может, он пришел сюда с мечом в руке, поклявшись сразить этих великанов, так долго грабивших страну? Или он принес свою плоть в жертву этим демонам?
Проваливаясь в сон, он слышит, как в соседней комнате, словно отвечая ему, кто-то поет, – правда, смысл этого ответа он не успевает разобрать – нежная, высокая и полногласная трель редкостной волшебной птицы:
Во сне лицо его разглаживается, черты смягчаются. Напев, как хладная влага, омывает его иссушенный мозг.