Порою нестерпимо хочется...

— Честное слово, есть такой. Что-то я припоминаю об этом полисе… Вив, цыпка! — кричит он, хотя она стоит в двух шагах за его спиной и вытирает волосы. — Тебе что-нибудь известно об этих страховых бумагах? Они наверху, в столе?

— Нет. Я вынула из стола все бумаги, не относящиеся к делам, помнишь? Ты еще сказал, что никогда не можешь ничего найти.

— И куда ты их дела?

— Отнесла на чердак.

— О Господи! — Он делает какое-то движение, словно собираясь встать.

— Чертов чердак!

— Да нет, я принесу. — Она закидывает волосы назад, завернув их в полотенце в виде тюрбана. — Ты ни за что не найдешь. К тому же там сквозняк.

— Лады-лады, — откликается Хэнк и снова откидывается на спинку кресла. Я вижу, как Вив направляется к лестнице — ее тенниски издают легкий шуршащий звук, и мне хватает соображения, чтобы понять, что этот звук извещает меня о последней ускользающей возможности остаться с ней наедине.

— Подожди… — я бросаю огрызок в пепельницу Хэнка, сделанную из раковины морского ушка, — …я пойду с тобой.

До конца коридора, мимо ванной, комнаты, использующейся как офис, кладовки, вверх по деревянным ступенькам, через закрепленный петлями люк на остроконечную макушку дома. Сумрачное, пыльное, затхлое помещение, занимающее всю площадь дома и пронизанное льющимися сверху диагональными и пересекающимися лучами. С бесшумностью вора Вив проскальзывает в люк вслед за мной. Я помогаю ей вылезти. Она вытирает руки о джинсы. С глухим стуком люк закрывается. Мы одни.

— Последний раз я тут был лет в пять-шесть, — замечаю я, оглядываясь.

— Здесь все так же восхитительно. Немножко подремонтировать, и получился бы прекрасный уголок — пить чай и почитывать Лавлейса в дождливые воскресенья.

— Или По, — откликается она. Мы оба говорим шепотом — некоторые места располагают к этому. Носком тенниски Вив указывает на валяющегося грязного мишку. — О, Пух.

Мы тихо смеемся и начинаем осторожно пробираться вперед сквозь смутно виднеющиеся завалы. Крохотные оконца с обеих сторон чердака являют собой строительные площадки пауков и кладбища мух; остатки света, пробивающиеся сквозь покоробленные стекла, падают, словно сажа из трубы, на угрожающее нагромождение ящиков, полок, чемоданов, грубо отесанных упаковочных клетей, резных конторок. В дальнем конце возвышается около дюжины ящиков из-под апельсинов, замерших в напряженном внимании, словно геометрические привидения. Поверх строя массивных предметов, как младшие и более непоседливые духи, разбросаны мелкие вещи, вроде мишки, которого заметила Вив… рухлядь пятидесятилетней давности, от трехколесных велосипедов до тамбуринов, от портняжных манекенов до квадратных кадок, куклы, сапоги, книги, елочные игрушки… ты теряешь время… и все покрыто пылью и мышиным пометом.

— Да уж, — шепчу я, — чашкой чаю и книгой здесь, пожалуй, не обойтись: я бы предпочел нож и винтовку, а может, и рацию для вызова подкрепления на случай бунта.

— Рацию — наверняка.

— Наверняка. «Когда все будет позади, — говорю я себе, — ты проклянешь себя за то, что впустую потратил столько времени…»

— Потому что кое-кто из здешних обитателей выглядит очень неспокойно, и от них можно ожидать чего угодно. — Я поддаю чучело совы, и из него доносится громкий писк, вслед за которым из перьев выскакивает коричневая мышка, тут же исчезающая за японскими фонариками. — Видела? Очень неспокойно. «Когда ты останешься один, какие только проклятия ты не обрушишь на свою голову за то, что не воспользовался случаем».

Вив подходит к окну и сквозь паутину смотрит наружу.

— Как жаль, что здесь нет комнаты… в смысле жилой… Отсюда так хорошо все видно. Гараж на той стороне, и дорогу, и все-все.

— Прекрасный вид.

Я стою так близко, что даже чувствую запах ее влажных волос — вперед! сделай что-нибудь! ну хотя бы попытайся! — но мои хорошо воспитанные руки остаются в карманах. Между нами растет стена протокола и бездействия — она не станет ее разрушать, я это сделать не могу.

— Этот полис… как ты думаешь, где он может быть?

— О Господи, в такой свалке его нелегко будет найти, — весело отвечает она. — Давай так: ты начинай с той стороны, а я — с этой, и будем копать, пока не дойдем до конца. Я помню, он был в коробке из-под ботинок, но Генри тут все время все переставлял…

И прежде чем мне удается предложить более интимный способ поисков, Вив исчезает в щели между ящиками, и мне ничего не остается, как последовать за ней. Идиот, по крайней мере язык у тебя еще не отнялся, ты же можешь говорить: давай объясни ей, что ты чувствуешь.

— Надеюсь… это ни от чего тебя не отвлекает?

— Меня? — с противоположной стороны. — Только от мытья посуды… а что?