Порок сердца

— Доброй ночи, я вас не разбудил? — Разговаривая, он продолжал следить за Катей. — У меня дело срочное, давайте в церкви встретимся. — И, уже обращаясь к Кате, произнес: — Садитесь в машину, навестим отца Пантелеймона.

Говоря эту фразу, он машинально повернулся к своей машине. Увидев, что наблюдение за ней ослабло, девушка мигом попыталась перемахнуть через перила. Григорий чудом успел ухватить Катю за руку, но она и не думала сдаваться — стала брыкаться, крутиться и вырываться.

— Пустите меня, вы не смеете! Никто не может мне помешать!

Григорий молча, не споря с прыгуньей-неудачницей, втянул ее обратно на мост. Ни на миг не разжимая кисть, боясь, что в любой момент Катя попытается прыгнуть снова, он потащил ее к машине. По дороге Катя все пыталась вырваться, попутно лягаясь и тормозя изо всех сил ногами, но, видя, что освободиться не получится, она горько разрыдалась от своего бессилия. Григорий, не обращая внимания на ее припадок, держал ее мертвой хваткой. Около машины Катя ослабла, безвольно дала себя усадить и пристегнуть ремнем.

На центральной площади Коламска не было ни души. Даже напротив ночного клуба — никого, как будто приближающаяся гроза до смерти перепугала всех любителей повеселиться. Григорий остановил машину у главного входа в собор, вышел и помог выбраться Кате. Он подергал двери, но те были закрыты. Тогда он взял Катю за руку и повел ее к боковому входу. Она шла с понурой головой, не обращая никакого внимания на то, куда ее ведут. Сбоку из приоткрытой двери падала узкая полоска света.

— Смотри, нас уже ждут.

Они открыли дверь, навстречу им вышел отец Пантелеймон.

— Я вас жду, Григорий. — Увидев его спутницу, священник очень удивился: — Катерина? Где вы встретились? Я слышал о твоем отце. Прими мои соболезнования.

Катя наконец вышла из ступора, подняла свое бледное заплаканное лицо и взглянула на священника:

— Он что?… — После чего она снова опустила голову, ушла полностью в себя, не реагируя на присутствующих.

Пришлось все объяснять Григорию:

— Я ее на мосту подобрал. Похоже, девушка на грани срыва, нырять собиралась.

Но Катя, похоже, все же краем уха прислушивалась к происходящему. Уставшим тихим голосом она сказала:

— Я не на грани, я за ней и прекрасно себя чувствую.

— Не очень-то похоже. — Григорий все так же продолжал держать ее за руку, но Катя этого совсем не замечала.

На отца Пантелеймона сказанное Григорием произвело сильное впечатление, он сперва как-то по-женски всплеснул руками, потом схватился за голову:

— Господи! Как ты могла только додуматься до этого, как такое только в голову тебе пришло?! Какое ты имела право покуситься на святое — на жизнь! Решиться на самоубийство! Да ведь это все равно, что убийство совершить!

Подтверждая его слова, с грохотом захлопнулась дверь.

Отец Пантелеймон, прервав свое выступление, поежился:

— Холодно здесь. У меня чайник сейчас закипит, пойдемте, там и поговорим.

Он провел их внутрь, в уютное помещение, приспособленное для принятия пищи. В комнате был стол, на нем электрический чайник, вдоль стен пучки травы и веники для бани, в углу небольшая печка. Отец Пантелеймон достал из шкафа чашки, вазочку с баранками и глубокую тарелку с темным медом. Когда все расселись, он потребовал рассказать, что произошло.

Катя молчала, сидела, ссутулившись за столом, в состоянии полной прострации и автоматически пила налитый ей чай. Слова отца Пантелеймона будто и не коснулись ее слуха, во всяком случае, она не подала никакого виду, что расслышала хоть слово из сказанного им. Увидев, что от девушки они не дождутся никакого рассказа, говорить пришлось Григорию. Катя же была абсолютно погружена в себя, и в то время, что он говорил, не проявила никаких чувств и эмоций. Григорий нервно потирал руки, покачивался на шаткой табуретке. Отец Пантелеймон, выслушав его, сказал:

— Правильно сделали, что ко мне привезли. Федор, отчим Катин, на днях с собой покончил. Теперь Катя туда же. Что за напасть? Мать у нее тоже в уныние впала, вдвоем им лучше не находиться. Катя, может, расскажешь по порядку про свои приключения, что за беда подвела тебя к такому богомерзкому поступку. Неужто из-за Федора Андреевича?

Катя отвлеклась от своих мыслей и, подняв глаза на отца, совершенно безразличным голосом произнесла:

— А что здесь рассказывать. Все очень просто. Я беременна. Папашка от ребенка отказывается, просит, чтобы я аборт сделала. Вон меня выгнал. Я играть начала, в долги влезла — как отдать, не знаю, мне уже угрожать начали. С работы меня выперли. Мать меня в смерти мужа обвинила. Близкие мне люди либо умерли, либо предали меня. Вот такой рассказ.