Порок

Евгений притормозил у дома, где еще несколько часов назад питал себя надеждами разгадать запутанное уголовное дело. Он решал, идти ли на встречу с коллегами или все же уехать и ждать своей участи, запершись дома, пребывая в депрессии и неведении. Может, все же прийти и попытаться объяснить коллегам, что произошло недоразумение и он не виновен. Поверят ли? Если и поверят – а куда деть факты и улики? Их никто не заменит, не отменит, не украдет, они сами по себе никуда не пропадут, не исчезнут и будут терпеливо ждать своей участи. В любом уголовном деле улики умеют ждать. Другой вопрос, что человеку нельзя скрываться с места преступления, особенно если он к тому же – страж закона. Это обстоятельство больше всего теребило нутро Евгения, он понимал, что если удастся всеми правдами и неправдами доказать непричастность к смерти Жанны, за побег из квартиры ему грозит минимум увольнение, а в худшем случае – увольнение с волчьим билетом. Он решился пойти по пути наименьшего противодействия, как говорят у них, у правоохранителей: чистосердечное признание облегчит наказание. Но ему и в голову не приходило, что когда-нибудь ему самому придется это делать.

Он не стал заезжать во двор, машину оставил на обочине дороги. Выйдя из нее, он неторопливо отправился в злосчастную квартиру. Ноги шли с трудом, обнаружив между двумя полицейскими машинами личный автомобиль Житомирского, Евгений остановился. Все же он не убежал и доковылял до дежурившего у подъезда полицейского, вынул из куртки служебное удостоверение. Тот молча кивнул и отошел в сторону.

Он решил обойтись без лифта. На третьем этаже он присел на холодную ступень лестницы и, истерически засмеявшись, произнес: «Ай да Воинов, ай да молодец, как он меня обыграл, знал ведь, что я явлюсь сюда… Как все рассчитал, сука, а я попался на удочку… Ха-ха-ха… Я укажу вам путь к заказчику убийства… Вот указал!»

Он хохотал все громче и не заметил спускавшего сверху Вадима Мурычева, только когда коллега обошел его и встал перед ним, Евгений прекратил безудержный гогот. Вадим смотрел на Евгения без удивления, выступившие слезы от истерического смеха он принял за искренний плач.

– А я по твою душу, если ты здесь, значит, тебя уже уведомили?

– Не понял? – мотая головой и вытирая слезы, пробурчал Евгений.

– Житомирский поручил мне, чтобы я позвонил тебе и доложил о случившемся. Вот я и пошел вниз, а то телефон оставил в машине.

– А… – Евгений встал, больше ничего не сказав, пошел вверх по лестнице.

– У тебя все нормально? – спросил Вадим, предчувствуя что-то неладное.

Евгений только махнул рукой и, тяжело дыша, поднялся на суд перед вышестоящим начальством.

Житомирского он встретил у самой двери. Александр Федорович отвел его в сторону и тихо спросил:

– Почему телефон отключил?

– Забыл включить, – растерянно ответил Евгений.

– Не знаю, что здесь случилось, но надеюсь, что ты тут не замешан.

Евгений покачал головой, но ответ не удовлетворил патрона.

– Ты не мычи и не кивай, отвечай по форме.

– Нет, точно нет, – Евгений отвечал на автопилоте, в ушах гудело, жар то окутывал, то сбрасывал свое одеяло, его знобило. Все, что происходило с ним, он готов был списать на долгий мрачный сон. Но навряд ли ему суждено проснуться в ближайшее время.

Когда шеф, махнув на него рукой, удалился на лифте вниз, Евгений зашел в квартиру. Там он встретил Юрия, они молча кивнули друг другу. Здесь же был Баршин, который вел его уголовное дело об убийстве телохранителя Баумистрова, и его начальник, глава центрального городского межрайонного отдела Следственного комитета Талгат Забиров. Наполовину узбек, на четверть татарин и еще на четверть русский, но русская кровь в нем никак не прослеживалась, ни в речи, где преобладал ярко выраженный восточный акцент, ни во внешних данных – за узкий разрез глаз патрульные полицейские нередко принимали его за гастарбайтера. Но это плачевно заканчивалось для самих полицейских, двое даже получили реальные сроки за вымогательство денег, а еще пятерых уволили после встречи с ним на улице. По городу ходила байка среди полицейских, ею пугали молодых новобранцев, что ночью на охоту выходит следователь в обличье гастарбайтера, и не дай Бог попасться ему в лапы на взятке. Ему было лет сорок пять, следователем он слыл матерым. Как обвиняемые и подозреваемые, так и коллеги первоначально обманывались, принимая его за деревенского простачка. А он этим умело пользовался, и многие доверчиво покупались на его простецкие замашки.

Евгений вошел в ванную, но зайти за ширму не решался.

– Ее уже увезли в морг, – произнес из-за спины Мурычев, – поэтому не бойся, заходи смело.

Евгению не понравился тон Вадима. Он недоверчиво посмотрел на коллегу, что вынудило Вадима при последующем вопросе выразиться более корректно. Но на вопрос, когда он в последний раз видел Жанну, Евгений ничего не ответил.

– Я знаю о твоих отношениях с покойной, – Вадим поднял голову и посмотрел на растерянного Евгения, стоящего у джакузи с розовой водой, – сам знаешь, как распространяются слухи.

– Я уж понял.