Пороки

Ветер разносил по сцене огромные клиновые красно-синие листья. Они шуршали и крошились, путаясь под ногами многочисленных персонажей неизвестного спектакля.

Но нет, это был вовсе не спектакль. Актеры стояли небольшими группами по два-три человека, их было много, очень много, но ни одна пара не была связана с другой. У самого края, под горящей лампой в оранжевом плетеном абажуре персонаж в военной форме на коленях делал предложение простушке в стареньком платье. Его стихи были нежны, но невыносимо обманчивы, льстивы. Недалеко от них спиной к спине стояли девочка и парень-альбинос. У нее были темные волосы, стянутые в два тугих хвоста, а его лицо наполовину скрывала красная бандана. На руках девчонка держала пестрого полосатого кота, и она говорила, что кот зовет ее, что ей нужно уходить. А альбиносу было всё равно, но ни он, ни девочка не делали ни шага друг от друга.

А с противоположной, с правой стороны, у самой кулисы…

— Ты всегда так спишь? — Юлий тянул на себя одеяло, пытаясь стащить его.

— Не трогай меня, пожалуйста, — мне нравился мой сон, я не хотела, чтобы видение разбилось снова о резкие стоны и запах пота.

— Не будь жадиной, мне тоже бывает холодно, — он всё же развернул меня, и я почувствовала морозную шелковую кожу, прикосновение ледяных, пропитанных сигаретным дымом ладоней к моему животу.

— Что теперь? — Спросила я, когда он мирно поцеловал меня в лоб.

— Спи. Ничего плохого с тобой не случится. — Словно в доказательство своих слов он обнял меня чуть крепче, устало вздохнув.

— Обещаешь?

— Да, я обещаю.

И его руки больше уже не раздражали своим холодом, теперь они приятно остужали мою внутреннюю пустоту, которую Юлий оставил после себя.

А с противоположной, с правой стороны, у самой кулисы стоял молодой человек в костюме Пьеро. Его нежный друг протягивал к нему руки, трепетно обнимал его, гладил по голове. Но тот яростно отталкивал его, и когда друг падал на пол, Пьеро жалостливо кричал:

— Почему ты бросаешь меня?! Разве я не достоин любви?!

Друг поднимался, снова делал шаг навстречу любимому, и снова летел на пол, встреченный глухой стеной непонимания под самовлюбленные реплики чёрно-белого лица:

— Безответные чувства — это невыносимая боль! Как же ты можешь так со мной поступать?!

Новая попытка и новый удар в грудь друга. И новый, скорбный плачь Пьеро. Слезы, от которых не течет профессиональный грим:

— Я всего лишь хочу быть рядом, пойми!

Каждый диалог стоящих на сцене актеров причинял душевную боль. От этой боли загорались и гасли толстые невысокие свечи, стоящие на покрове из осенних листьев. Немая публика была мертва. Одна лишь пара молча и с достоинством исполняла свою роль. Они кружились в золотистом осеннем вальсе, скользя меж предающимися пустым словам актерами, глядя только друг на друга.