Поросль

В детской обживалась ночь – горела лишь лампа в рыжем абажуре на столе, а Лидка, сгорбившись, всё ещё рисовала. Санёк, раздевшийся до трусов, забился в дальний угол дивана и теперь посапывал там без забот. Илья выставил вверх худые локти, Петька, наревевшись, тоненько всхлипывал, мокрый от слёз.

– Иди сюда, – Аяна взяла его на руки, прижала к губам бутылочку, и Петька жадно присосался к безвкусной смеси.

Лидка поднялась, выключила последний светлячок на столе, стянула с себя одежду и осталась почти голой в безжалостном фонарном свете, бьющем в окна, – низенькая и безобразно толстая, сестра напоминала перетянутую верёвкой вареную колбасу. На такую колбасу Аяна всегда долго смотрела в магазине, прежде чем взять безвкусные бумажные сосиски. Колбаса манила, Лидка же была просто уродливой.

Натянув через голову бледный саван рубашки, Лидка скользнула на матрас под окном, накрылась простыней и притихла. Прошла всего пара секунд, прежде чем простынка задрожала и послышались слабые всхлипы.

Каждый переживал потерю по-своему.

Петька, наевшись, срыгнул и уснул прямо на руках. Аяна уложила его на матрасик и без сил упала на продавленный диван, зажмурилась, выдохнула.

…Спустя час встала осторожно, пытаясь никого не разбудить. Прошлёпала на кухню, сна не было ни в одном глазу. Щёлкнул выключатель, свет больно ударил по глазам: на столе гордо стояла опустошённая бутылка, в компании с ней замерли стаканы, блюдце с маринованными огурчиками и плесневелый хлеб.

Аяна скрестила на груди руки. Ей до судороги хотелось поправить Машкино одеяло, пригладить ладонью спутанные светлые волосы. Без Машки все казалось странным, ненастоящим. Выдрали ее с корнем, оставив только зияющую пустоту.

И теперь эта пустота отравляла всё вокруг.

В углу бросили вещи – Аяна присела на липкий немытый пол, поджала под себя ноги. От холода кожа зачесалась мурашками, но Аяна этого даже не заметила – оперативники принесли джинсы и свитер, заляпанные кровью. А ещё кулончик – мелкая позеленевшая птичка на ветке, дешевое уродство с рваной цепочкой

Машка носила эту птичку, не снимая. Однажды мама, то ли расчувствовавшись, то ли потратив сдачу с бутылок, купила Машке этот кулон. Для девочки копеечная безделушка стала настоящим счастьем.

Аяна долго сидела, сжавшись в комок, и сжимала кулон в ладони. Потом, разозлившись без причины, зашвырнула его в мусорное ведро и расплакалась, зажимая рот рукой.

Сколько она проплакала, сидя на голом полу, Аяна не знала. Храпела за стенкой мама, в детской царила тишина. Притащив на кухню забытый в коридоре ранец, Аяна вытащила из него вещи, в одну сторону убрала учебники, в другую – всякий мусор. Зеркальце от пудреницы, моток ниток, скрепки, жёлуди, обёртки от карамели, пёрышки… Тетради Аяна сразу засовывала в забитое мусором ведро.

В руках остался дневник – розовый, с беззаботными котятами на обложке. Аяна распахнула его, пролистнула наугад – пустой. Весь пустой. Учебный год только начался, сентябрь на дворе, и, кроме нервных красных записей, там ничего не было. Белые странички без единой буквы.

Нерастраченная жизнь.

Дневник улетел в ведро следом за тетрадями. Набросив ветровку на голые плечи, Аяна подхватила мусорку за ручки и пошла на улицу, уснуть этой ночью все равно не было никакой возможности. Уже в подъезде она нащупала что-то в кармане брюк – твердый ледяной цилиндр. Поставив ведро на ступеньки, Аяна достала вещицу, присмотрелась… Тусклый свет закопчённой лампочки проигрывал ночному мраку по всем фронтам.

Но и этого оказалось достаточно. Аяна сжала вещицу в руке, крепко стиснула, до хруста. Зажмурилась, привалилась к стенке, чувствуя, что ноги едва держат.

Помада. Багровая помада, которую Машка утащила у старшей сестры, чтобы густо намазаться ею в школе. Перед глазами возникло Машкино лицо – бледное и пучеглазое, с ярким пятном распухших губ. Сестра оправдывалась из-за сворованной вещицы, но Аяна помнила только горячую ненависть и сорвавшиеся слова. «Воровка!»

Аяна помнила. И это было невыносимо.

Не понимая, что делает, она открыла помаду, глянула на кривой слом, темнеющий в полумраке. Машка, наверное, до смерти боялась того момента, когда Аяна заметит потерю. Боялась злости, криков, болезненных пощёчин.

Только вот злости в Аяне не осталось. Проведя багровой помадой по губам, она бросила ее в мусорное ведро – хорошая была помада, да и обломком ещё можно было бы пользоваться, но… Только вот теперь она всегда будет напоминать о сестрёнке, которая погибла по собственной глупости.

Прыгнула ли Машка под поезд из-за несчастной помады?

Аяна надеялась, что нет. Не прыгнула.

Во мраке подъезда губы жгло толстым жирным слоем помады. Нагнувшись к ведру, Аяна воровато достала уродливый кулон с птичкой и сунула в карман.

– Машка… – шепнула в ночную тишину Аяна, чувствуя, как всё внутри дрожит. – Что ты, Машка.

Подъезд не ответил.

Тишина.

ГЛАВА 3

Санёк

На улице распалялась вьюга – колкий снег россыпями бил в окна, ветер задувал в каждую щель, стекла в деревянных рамах дрожали, будто замерзнув. Будильник противно ныл под ухом.