Порождения войны

“Никогда не применяй гипноз на своих”, учил Бокий. Простите, Глеб Иванович, но время правил прошло. Настало время решительных, ничем не ограничиваемых действий.

Связь стала прочной, надежной. Надо только дать командиру знать, чем она теперь привяжет его к миру живых. Борьба за революцию… за общее дело народа… за свободу.

За свободу?

Но разве можно лишить человека свободы, чтоб он сражался за свободу?

“Мы воюем за будущее, в котором все станут свободны. Только это и важно. Свобода”.

Это она сказала сегодня Ваньке.

Саша лгала, когда для революции так нужно было — врагам, друзьям, самой себе. Командиру она до сих пор всегда говорила правду — и потому дожила до дня, когда сможет обмануть его по-крупному.

А Ванька — то самое будущее, ради которого все и делается.

Если ты лжешь будущему, за которое сражаешься — сражаешься ты за него на самом деле или подменяешь его другим?

Но от жизни Князева зависит смысл и цель ее жизни — будущее их полка. Будущее революции, быть может.

На все ли можно идти ради революции?

Или революция, ради которой идут на все, перестает быть той революцией, ради которой стоило идти на все?

Она не сможет смотреть в глаза Ваньке, не сможет.

Осторожно Саша отпустила нить, протянутую между ней и командиром. Дыхание и пульс постепенно возвращались к обычному ритму. Только у нее. Князев остался там, где и был.

Она все еще держала его правую руку в своих.

— И все-таки ты возвращайся ко мне, Федя, — сказала она вслух, без всякого гипноза, зная, что он не слышит ее. — Силой я не стану тебя тащить с того света. Но ты все же возвращайся, пожалуйста. Ты так нужен мне, Федя. Так нужен нам всем. А коли уж не можешь вернуться — ступай с миром.

Изнеможение навалилось в один миг, будто снежная лавина, и прямо на грязном полу возле его кровати она заснула.

* * *

— Не имею намерения вас задеть, Щербатов, однако должна вам сообщить, что я не впечатлена. Не то чтоб я так уж многого от вас ожидала… Но то, что вы практикуете — это не о власти. Это о примитивном насилии.

— Не могу с вами согласиться, Саша. Вы, марксисты, полагаете человека функцией от производственных отношений и гордитесь своим якобы реалистичным взглядом на вещи. Но вы не принимаете во внимание более глубокий уровень человеческого существования.

— Неужто бессмертную душу?

— Животное.

Пока они шли через поле, Саша собирала букет: анис, девясил, багульник. Поднесла цветы к лицу, глубоко вдохнула запах каждого по отдельности и всех вместе.

Здесь, во сне, она в общих чертах помнила, кем были они с Щербатовым и что произошло между ними. Но отсюда это представлялось не более значимым, чем прочитанная некогда книга. Интересно, однако, было разобраться в природе того, что развело их, таких близких здесь, по разные стороны пропасти.

— Человек на то и человек, чтоб побеждать в себе бегущее от огня животное, — сказала Саша. — Ставить идею выше собственной жизни.

— Даже если отдельные люди в некоторые моменты на это и способны, строить планы на допущении, будто бы такое поведение станет универсальным правилом — чудовищная ошибка. Которая могла бы сделаться непоправимой, если б вы победили в этой войне. Потому что люди остались бы животными, и в результате революционных потрясений к власти прорвались бы самые жестокие из них.

— Щербатов, не опускайтесь до спекуляций, — сказала Саша, срывая цветок кровохлебки для середины букета. — Раз уж вы не можете привести достойных примеров из практики, давайте обратимся к теории. Не кажется ли вам, что представление, будто власть основана на одном лишь принуждении, чересчур примитивно?

— Вы недооцениваете потенциал принуждения. Принуждение отнюдь не всегда предполагает непосредственное насилие. Уже у низших животных есть механизмы демонстрации силы, позволяющие выстраивать иерархию. Иерархическая структура группы обеспечивает ей высокую эффективность. При этом ущерб отдельным особям сводится к минимуму. Люди способны довести эту систему до совершенства, охватив ею все аспекты социальной, экономической и культурной жизни.

Саша рассеянно заправила за ухо прядь и только теперь заметила, что ее волосы распущены. В обычной жизни вне спальни или бани это было, конечно же, недопустимо. Как случилось, что она, хотя бы и в своем воображении, вышла на прогулку в таком виде?

Конечно же, поняла Саша, такой Щербатов ее видит. Но почему она такая, какой он ее видит? Это ведь ее сон.

— Вы упускаете нечто важное, — сказала Саша. — Власть — это больше, чем возможность причинять либо не причинять боль. Власть может осуществляться как создание и поддержание такого пространства дискуссии, в котором одни темы обсуждаются постоянно, а другие — никогда, будто их нет. Вам ведь превосходно известно, что на войне всегда есть и герои, и подлецы, и невинные жертвы; на любой стороне, в любых обстоятельствах. Фокус здесь в том, чтоб показать героев и жертв с одной стороны, а с другой — только подлецов. Страдания одних людей становятся символом и взывают к отмщению, а другие люди и их страдания делаются невидимыми и таким образом не признаются существующими.