Порождения войны

— Я сама читала и думала. Но, если честно, я никогда не выбирала, воевать мне или нет. Война пришла ко мне двенадцать лет назад. Белосток, девятьсот шестой год. Погром. В мой дом ворвались, мою семью убили. Никто не ответил за это. С тех пор я на войне.

— На войне с русским народом?

— Не повторяйте эти черносотенные глупости, — поморщилась Саша. — Белосток — там в большей степени польский народ, если это вдруг почему-то важно. Русский народ, еврейский, какой угодно — нет разницы. Дело не в народах, а в порочной системе общественных отношений. В системе, которая лишает целые нации или классы права на человеческое достоинство.

— Но ведь человека нельзя лишить человеческого достоинства никакими действиями извне, — возразил Щербатов. Он уже почти сидел в постели и вообще начал выглядеть более живым. Возможно, его лекарство подействовало. Но скорее это был лихорадочный подъем перед наступлением кризиса. — Человеческое достоинство заключено внутри человека. Никто не способен его отнять. Оно есть тогда, когда человек находится на своем месте и выполняет свой долг. То, что я вижу здесь, — Щербатов кивнул куда-то в сторону Екатерининского канала за окном, — я вижу множество людей, которые свой долг позабыли. Потеряли свое место в жизни. Солдатские комитеты дезорганизовали армию, и фронты захлебнулись один за другим в солдатской же крови. В итоге позорный Брестский мир, потеря всего, за что мы воевали четыре года.

— Но ведь вы демобилизовались только в марте. Значит, вы смогли продолжать командовать своими людьми и после демократизации армии?

— Командовать… сложно это так назвать. Моя батарея сохранила боеспособность. Ни братаний с врагом не было у нас, ни расправ над офицерами. Но это не моя заслуга. С нами стоял пехотный батальон, штабс-капитан Федор Князев им командовал. Сам из крестьян, начал войну солдатом. Возглавил Солдатский комитет и сумел удержать от сползания в хаос и свой батальон, и сопряженные с ним подразделения. Когда мы получали команду идти в атаку - мы шли в атаку. Но что толку, когда соседняя часть может просто общим голосованием решить не вступать в бой.

Надо же, поразилась Саша, Щербатов спокойно и с достоинством говорит, что сам не справлялся с ситуацией, и признает заслуги другого человека. Девять из десяти людей на его месте сочинили бы историю, в которой выглядели бы лучше. Причем не для собеседника сочинили бы - для самих себя в первую очередь.

— Здесь, в Петрограде, то же, что и на фронте, — продолжал Щербатов. — Грабежи, мародерство, повальное пьянство. Рабочие и матросы ведут себя как скот. Это и есть та свобода, за которую вы сражаетесь?

— Люди ведут себя как скот, — ответила Саша, — потому что с ними много веков обращались как со скотом. Потому что их не научили быть людьми. Потому что люди вашего круга считают людьми только себя. Нам потребуются годы кропотливого труда, чтоб объяснить тем, кого вы называете скотом, как это - быть людьми. Чтоб научить их быть свободными.

— Скот нельзя научить быть людьми, Александра Иосифовна. Его можно только загнать в стойло. И это именно то, чего вы, большевики, не делаете. По существу вы только поощряете скот оставаться скотом.

— Потому что они люди прежде всего. Но не только поэтому на самом деле, — Саша поерзала, пытаясь усесться на грязном полу поудобнее. Хотелось курить, но больному это могло навредить, он и так держался на одном только полемическом запале. — Знаете, многим удобно сваливать ответственность за все нынешние бедствия целиком и полностью на большевиков. Но разве большевики стояли за февральскими событиями? Разве большевики устроили так, что Временное правительство стало воевать с собственной армией? Разве большевики повинны в том, что избранные в Учредительное собрание эсеры просто-напросто отказались принимать реальность? Поймите, я не снимаю ответственности с себя, я готова от лица своей партии ответить за все. Но я хочу, чтоб вы поняли: старый мир, который так дорог вам, рухнул не потому, что большевики уничтожили его. Он рухнул под собственной тяжестью, из-за неразрешимости раздирающих его противоречий. Вернуться во вчерашний день нельзя. Остается только строить будущее из того, что есть сейчас.

— Но вы ведь хотели этого. Это входило в ваши планы, — сказал Щербатов. Силы стремительно покидали его, лихорадочный румянец сошел, дыхание стало хриплым. Он тяжело откинулся на подушку. Осторожно, стараясь не прикасаться к больному, Саша поднесла стакан с водой к его губам. Он выпил, закашлялся, но, задыхаясь, продолжил говорить. — Скажите мне... какое будущее построят толпы опьяневших от крови головорезов под управлением таких идеалистов, как вы? Они же просто перебьют вас. И лично вас в числе первых, вы так неосмотрительны, вы понимаете это?

Саша вздохнула. У Щербатова наверняка есть оружие под рукой, и он мог бы при желании ее застрелить. Даже в таком состоянии. Вместо этого он упрекает ее в неосмотрительности. Впрочем, какая разница. Человек на пороге смерти, безусловно, заслуживает правды.