Порожденная иллюзией (ЛП)

– Действительно, – соглашается мама. – И Жак сказал, что семья Джека Гейлорда почти так же богата, как Вандербильты.[1] Вот только где он откопал свою жену? Ей удалось тебя провести?

Я мысленно перебираю события сегодняшнего вечера, но не могу вспомнить, чтобы Синтия Гейлорд совершила что-то из ряда вон выходящее.

– Что ты имеешь в виду?

– Она может сколько угодно демонстрировать, какая она изящная и изысканная, но меня не обмануть. Эта девчонка – просто неотесанная провинциалка. Бьюсь об заклад, ее семейство всего пару поколений назад выползло из лодки.

Мама утонченно фыркает, как будто сама не эмигрантка и попала в Америку как-то иначе. Я держу рот на замке.

Меня все еще трясет. Я собираю оставшуюся посуду и ставлю в раковину – утром помою. Я хочу спросить у мамы, знает ли она, что Коул живет внизу, со старым мистером Дарби, но придерживаю язык. Ни к чему начинать еще один разговор. Сейчас я мечтаю просто забраться в постель и укутаться одеялом – сделать что угодно, лишь бы прогнать этот леденящий душу и пробирающий до самых костей холод.

– Спокойно ночи, мама, – говорю и быстро удаляюсь по коридору.

Внутренности скручивает узлом, когда я в полной мере осознаю события сегодняшнего вечера. Видимо, мои способности выходят далеко за рамки простого «читаю ваши эмоции и могу предсказывать будущее». Я закрываю глаза и дрожу, пока истина проникает глубоко в душу.

В мое тело вселился парень, погибший во время Великой войны[2]. Он использовал спиритическую доску, чтобы отправить сообщение с того света.

Я могу делать то, что по мнению большинства – невозможно. Я способна общаться с умершими. У меня внутри все сжимается, и я спешу в свою комнату.

Там закрываю дверь и подпираю ручку стулом. Затем опускаюсь на колени и вытаскиваю из-под кровати несколько больших шляпных коробок. В первой – множество наручников и связки ключей и отмычек. У меня есть несколько массивных «Гигант Бин», изготовленных в 1880-х, и все они открываются одни и тем же ключом. Глупо.

Также я храню наручники от Ивера Джонсона с их забавными круглыми ключами и пару манжетов Ловелла. С помощью отмычки я могу открыть любые из них, и неважно, каким образом я скована. У меня даже есть особые наручники для мамы, которые были специально переделаны таким образом, чтобы ей было проще из них выбраться. Мы пользуемся ими, когда необходимо приковать мадам Ван Хаусен к стулу в нашем трюке с «кабинетным призраком». Мама не знает, что у меня тут есть целая коллекция, и я хочу, чтобы так и оставалось дальше. Это доставит ей слишком большое удовольствие. Еще бы... знать, что я разделяю навязчивую идею своего отца.

Да, разделяю, к ее же счастью. Мне было тринадцать, когда впервые пришлось вытаскивать маму из тюрьмы. Потом стало полегче, хотя, должна признать, даже мне было сложновато вскрывать замок, повиснув на задней дверце полицейского фургона. Это не тот опыт, который хочется повторить.

Я уже забыла, что это был за городишко, но отчетливо помню, как была испугана, пока пряталась за грузовиком и ждала, когда полицейский фургон окажется поблизости. Они не приставили к матери охранника, полагая, что хорошенькая маленькая женщина не доставит никаких проблем. Дождавшись нужного момента, я словно кошка, быстро и бесшумно, прыгнула на фургон. Вцепилась в решетку и, помню, подумала, что мама в своем кружевном платье цвета шампанского – слишком красива, чтобы торчать в кузове полицейской машины.

– Мама, – позвала я тихо, давая ей знать, что пора выбираться.

– Почему так долго? – все, что она сказала, снимая туфли, чтобы было проще выпрыгнуть на улицу.

Я уже возилась с замком и ничего не ответила. Потребовалось две попытки, но я все-таки справилась, и дверь распахнулась.

Молюсь, чтобы это был последний раз, когда мне пришлось делать что-то подобное.

Я вздыхаю и перехожу к следующей коробке – со смирительной рубашкой, которую я купила у бездомного в Канзас-Сити. Я с содроганием представляю, откуда он мог ее взять, и вспоминаю, сколько времени мне потребовалось, чтобы научиться из нее выбираться. Швайнгард Великолепный много недель помогал мне надевать и снимать рубашку, прежде чем у меня наконец-то стало получаться без единой заминки. Об этом мама тоже не знает.

И вот я медленно снимаю крышку с коробки, заполненной газетными вырезками со статьями о многочисленных подвигах Гудини. На меня накатывает знакомая грусть, та самая детская тоска, которую я впервые ощутила, когда поняла, что, скорее всего, не нужна своему отцу. В противном случае он бы меня не бросил, так ведь?

Я опускаю взгляд вниз, на листовку, которую взяла в Сан-Франциско, когда мы с цирком колесили с туром по всей Калифорнии. Горящие глаза Гарри Гудини смотрят на меня в ответ.

– Я получила это проклятье от тебя? – шепотом спрашиваю у величайшего в мире мага и иллюзиониста.