Нередко круг общения горожанина ограничивается пределами многоквартирного жилого дома – жильцы таких зданий замыкают социальные связи на своих соседей и меньше связаны с городом и интересуются его делами и проблемами, чем те, кто проживает в отдельном доме[11]
. На социальный капитал влияют и права собственности – согласно Дениз Дипаскуале и Эдварду Глейзеру, собственники жилья оказываются более активными гражданами, чем те, кто проживает в съемных квартирах[12]. Связь гражданской активности с владением жильем объясняется тем, что качество городского управления и привлекательности города капитализируется в рыночной стоимости домовладений; вдобавок владельцы жилья более укоренены в городе по сравнению с арендаторами. Наконец, согласно Рональду Инглхарту и Кристиану Вельцелю, модернизация и экономический рост смещают ценности в направлении большей автономии и самовыражения, что также объясняет растущую «атомизацию» населения современных городов[13].В то же время наблюдаемая эрозия традиционного социального капитала (в большей степени выраженная в англосаксонских странах и не столь отчетливо в континентальной Европе и Японии) не означает, что то же происходит и с гражданской культурой. Современные исследования опровергают бытовавшие в конце прошлого века представления о том, что социальный капитал представляет собой однородную субстанцию, все ингредиенты которой – общение, доверие, ценности и сети – суть разные стороны одной и той же медали и как таковые сильно коррелированы друг с другом. На самом деле движение различных компонентов и разновидностей социального капитала часто оказывается разнонаправленным. Отмечаемый рост индивидуализма в современных городах не обязательно ставит под угрозу общие ценности, толерантность и чувство гражданской ответственности. Интенсивное общение горожан в пределах местных сообществ и иных малых групп сменяется более обширными, разветвленными и дисперсными социальными связями. Социолог Марк Грановеттер подчеркивал ценность и силу такого рода «слабых связей» в политике, на рынке труда и в других сферах человеческой деятельности; то же, очевидно, касается и городского развития[14]
. Обитатели современных городов не могут так же активно, как и в прошлом, непосредственно общаться друг с другом в своей повседневной жизни, но если они при этом остаются вовлеченными в общественные дела и осознанно распоряжаются своими политическими правами, то такого современного социального капитала оказывается достаточно для благополучия городов и горожан.Социальный капитал в России: ценности выживания или гражданская культура
Популярность в России в годы перестройки идей демократии, самоуправления, прав и свобод оказалась недолговечной и сменилась в начале 90-х глубоким разочарованием и общественной апатией. Столь радикальное изменение общественных настроений объясняется тем, что демократические идеи не были укоренены в обществе в виде гражданской культуры и их поддержка была связана с надеждой на то, что по примеру развитых стран демократия принесет процветание. Эти надежды были быстро развеяны наступившим экономическим кризисом, и внимание россиян переключилось с общественных проблем на неотложные личные нужды. Согласно известной дилемме Альберта Хиршмана «голос vs. выход», столкнувшись с проблемами в своей стране, городе или организации, люди могут либо направить усилия на необходимые общественные решения, используя для этого право голоса и иные возможности участия в общественной жизни, либо принять происходящее как данность и искать частные возможности адаптации и защиты, уходя от общественных дел[15]
. В России 90-х такой уход совершался в неформальные сети и малые группы, а место гражданской культуры заняли «ценности выживания»[16]. Опустевшее общественное пространство российских городов заняли старые и новые бюрократы и олигархические бизнес-структуры.Выживание в одиночку и уход от общественных дел привели к росту недоверия россиян друг к другу, а также к государству и его институтам, включая городские власти. В то же время неверие в демократию и рынок породили в обществе патерналистские настроения и сформировали устойчивый спрос на «сильную руку», способную поддерживать порядок и экономическое благополучие. Уже отмечалось, что такого рода парадоксальное сочетание спроса на сильное государство и глубокого недовольства работой органов власти характерно для обществ, испытывающих нехватку социального капитала.
Спрос общества на усиление государственного контроля был удовлетворен выстраиванием «вертикали власти» – подотчетность городских властей населению городов отошла на второй план по сравнению с субординацией вышестоящим государственным органам. Растущая экономика позволила поддерживать негласный «общественный контракт», в рамках которого населению обеспечивалось повышение доходов и личного благополучия в обмен на отказ от участия в общественных делах.