Порт-Артур – Токио

– Ну что ж, господа. Оставим формальности этикета, будем говорить свободно. Вам так будет проще, я полагаю… Еще два дня назад, как того и добивался приведший вас честный отче Георгий, я собирался встретить всех, идущих ко мне со своими бедами, внизу, перед дворцом. На площади даже помост начали строить. Однако меня отговорили, поскольку вместо трибуны он мог стать для меня эшафотом. Отговорили знающие люди, поскольку в большом стечении народа могли оказаться предатели, иуды, которые за японские «тридцать сребреников» попытались бы стрелять в русского царя, метнуть бомбу или начать палить в солдат, дабы развязать кровопролитие. И я, скрепя сердце, решил принять вас в зале, куда, к сожалению, все пришедшие вместиться не смогли.

Почему именно предатели и иуды? Потому что спровоцировать бойню и беспорядки в столице, обезглавить руководство державы в тот самый час, когда Отечество ведет тяжелую, навязанную ему войну, способны либо предатели, либо прямые агенты внешнего врага. Тем более в момент, когда дела в войне у этого врага стали идти откровенно плохо. Ох, как плохо! Хуже некуда…

Почему бойню? Неужели вы способны вообразить, что гвардейцы молча взирали бы на покушение? Погибли бы тысячи человек, еще больше осиротели бы и овдовели, ни в чем не повинных в абсолютном своем большинстве! Скажите нам всем сейчас, отче Георгий, вы этого желали?.. Говорите! Мы вас спрашиваем!

– В-ваше величество, – вскочив со своего места, прерывающимся голосом начал Гапон, руки его нервно тряслись, – Господь с вами! Ни сном ни духом… Исключительно вела меня мука душевная за бедственное положение всего работного люда. И требования наши…

– О возможных последствиях площадного цареубийства для этого самого люда, паствы вашей, вы, милостивый государь, будучи душепопечителем, не задумывались?

– Но… Нет… Этого не могло случиться, я бы не позволил… Я бы…

– Или же человек, приведший сегодня к царю десятки тысяч людей, столь… неумен, или я ничего не понимаю в людях, когда они нам лгут. А о последствиях для себя, для собственной вашей души вы хоть задумывались? Думали о том, что кровь сотен невинно убиенных падет на вас? Как бы вы стали ее отмаливать? Задумывались ли вы об этом?..

Царь взял паузу. Гапон стоял столбом. В зале воцарилась ватная, абсолютная тишина…

– Нет, любезный. Вы не задумывались… Ни об этих людях, ни о тех, кто сейчас проливает кровь на востоке, ни о стране. Вас обуревала гордыня, Григорий Аполлонович! Жажда величия и успеха. И злата. Многим вы задурили головы со своими «Собраниями»… Только никому из господ рабочих не поведали, что ближняя цель там у вас была куда прозаичнее – лавочки торговые пооткрывать для членов «Собраний» ваших. При заводах и мануфактурах, при районных отделениях, вроде рознично-торговой монополии. Чтоб ваша паства только у вас еду и мануфактуру покупала! А потом как вы думали всех этих людей использовать? Не помочь же им создать реальные профсоюзы, как хотел и предлагал вам в свое время Сергей Васильевич Зубатов?

Что вдруг смутились? А?.. Жаль, поздно я все это узнал, не писал бы вам год назад хвалебного отношения. Я ведь тоже поверил сначала, что вы искренне рабочим помогаете, не о себе, а об их интересах радеете… Вы понимаете, что, дописав в этот адрес дерзкие политические требования, уже поставили себя вне закона? Но себя ладно. Вы-то знали все. А вот на собраниях большинству из стоящих сейчас на Дворцовой ни про конституцию, ни про ответственное министерство вы ничего не говорили.

Почему так получается, что пришел народ к самодержцу чуть ли не отречения от него требовать, а сам-то народ об этом ничего и не знал? Не знали люди, что они все по закону – кандальники, если их именем такие требования покрыли. Так что кто и почему людям лгал, мы еще разбираться будем.

Общество с последними словами царя встревоженно загудело, что заставило Николая говорить громче:

– Адрес ваш я тщательно изучил. С вами, господа выборные, мы сейчас его подробно обсудим, разберем по пунктам, ибо многое, о чем там говорится, я действительно готов принять незамедлительно. Хотя, конечно, не все…

Царь жестом попросил спокойствия. Выборные настороженно затихли.

– А вы, сударь… – каким-то вдруг усталым и тихим голосом проговорил император, брезгливо взглянув на раздавленного, сдувшегося Гапона, – ступайте уже отсюда, Георгий Аполлонович. Вы падший грешник, а не пастырь Божий, милостивый государь. И обманщик. Но не меня вы обманули, а тех, кого вели сами знаете на что. А этот грех не чета мерзости, вами три года назад совершенной, еще горше… Уходите…

– Но, ваше величество! Ведь я же предводите…

– Иди, иди отседа! Ступай уже, «предводитель»! Или не слыхал: царь велел! – зашумели с разных сторон. – На убой вел! Ирод окаянный…

– Тогда мы тоже уходим…

За столами возникло движение, и несколько приверженцев из ближнего круга Гапона также поднялись со своих мест.