Город Цзинджоу горел, обстреливаемый одновременно русской и японской артиллерией. У его южных ворот шла усиленная ружейная перестрелка. Линия стрелковой цепи из-за белых рубах русских солдат была ясно видна на серо-зеленом фоне местности. Японцы же в защитной одежде были едва различимы, и то только при движении. Справа на солнце у подножия горы Самсон ярко блестела вода залива Хунуэза.
Внизу, перед позицией, между развалинами китайской деревушки Сидай, также мелькали белые рубахи солдат.
Солнце уже поднялось довольно высоко, подобрав утренний туман в долине, и сильно припекало землю. Звонареву захотелось есть и пить, и он отправился к Четырнадцатой батарее, где был расположен перевязочный пункт. Ему пришлось далеко с тыла обходить Одиннадцатую и Тринадцатую батареи, по которым японцы все еще вели усиленный огонь.
На Четырнадцатой батарее были устроены обширные блиндажи, в части которых помещался теперь перевязочный пункт.
С Десятой батареи пока было всего пять человек раненых, из которых двое тяжело. Мельников исполнял обязанности хирурга, осматривал раненых, зондировал раны, глубокомысленно произносил исковерканные латинские термины и давал указания сестрам по перевязке. Варя находилась около двух тяжелораненых, ноги у которых были совершенно размозжены. Требовалась срочная ампутация, но Мельников сам не решался ее произвести. Варя с суровым выражением на лице энергично требовала немедленной отправки раненых на перевязочный пункт Пятого полка, расположенный в полутора верстах за правым флангом.
– Кто же их туда доставит под таким обстрелом? – возражал фельдшер. – Их все равно по дороге убьют.
– Надо обойти с тыла, и тогда опасности почти не будет.
– Так далеко нести никто не захочет.
– Кому прикажут, тот и снесет, а чтобы санитары по дороге не сбежали, я сама пойду с носилками.
– Воля ваша, барышня, но я против, – не соглашался Мельников.
Увидев Звонарева, Варя поспешила объяснить ему свои разногласия с фельдшером. Прапорщик приказал немедленно переправить раненых, но последние неожиданно запротестовали.
– Дозвольте нам, ваше благородие, здесь спокойно умереть, – просили они.
– До смерти вам еще далеко, – уговаривала их Варя, – но нужна срочная операция, иначе вы и вправду умрете, а мы ее сделать не можем.
– Не мучили бы уже перед концом, – продолжали упрашивать солдаты.
– Я сама с вами пойду, и если что случится, то сейчас же помогу вам, – успокаивала девушка раненых.
Наконец их вынесли. Около носилок, все такая же суровая и решительная, пошла Варя.
– Берегитесь по дороге и назад не возвращайтесь, мы здесь и без вас обойдемся! – напутствовал ее Звонарев.
– Вы без меня тут тоже, пожалуйста, не геройствуйте! – ответила Варя.
Между тем японцы прекратили обстрел Одиннадцатой и Тринадцатой батарей и временно совершенно замолчали. На обеих батареях оказались подбитыми шесть орудий из десяти. Правда, некоторые из них можно было исправить, но для этого надо было дожидаться наступления темноты.
В это время с моря, со стороны Цзинджоуского залива, открыли огонь японские суда. По первому же снаряду стало ясно, что огонь ведется из орудий, крупного калибра. Лица солдат, знакомых с действием морских орудий по артурским батареям, сразу вытянулись.
– Никак, ихний адмирал Тогов сам сюда пожаловал! Будет теперь нам баня! Пушки у нас вовсе игрушечные, а он с броненосцев двенадцатидюймовыми начнет бить! – испуганно проговорил Грязнов.
– Да разве это броненосцы? Не видишь сам, что ли? Канонерки и миноносцы. Мы таких на Утесе по десятку за ночь топили! – вмешался в разговор подошедший с командой Блохин. – Честь имею явиться! – отрапортовал он Звонареву.
– А Родионов где?
– На перевязочном, его малость в бедро задело.
– Серьезно? Он, пожалуй, и дойти не сможет?
– Обещал притопать, значит, придет.
– Ну, рассказывай по порядку все, что у вас было.
Блохин в двух-трех словах сообщил о происшедшем, ничего не упоминая о своей «игре в городки» с японцами, но солдаты тотчас же дополнили его рассказ. Звонарев с удивлением смотрел на далеко не геройскую фигуру Блохина. Шапка сидела блином на его голове, шинель, без хлястика, висела халатом.
– Да вы с Гайдаем, оказывается, настоящие герои! Чего же ты скромничаешь и ничего о себе не рассказываешь? – обратился он к Блохину.
– Нечего, ваше благородие, и рассказывать Просто спор с японцем зашел, кто кому раньше башку оборвет – мы ему или он нам. Ну, мы, значит, оборвали ему раньше. Вот и весь сказ.
– Хорош, нечего сказать, был у вас спор!
– Я так думаю, что вся война на таком споре стоит, – неожиданно зафилософствовал Блохин.
– Блохин и Гайдай, идите к моему Грунину, пусть он вам по стакану водки поднесет из того запаса, что поручик Борейко мне вчера прислал.
– Покорнейше благодарим, ваше благородие, – прохрипел Блохин.
– Я, ваше благородие, непьющий, – отозвался Гайдай.
– Молчи, дура, я за тебя выпью, все воевать веселен будет, – шепнул ему Блохин, и оба солдата, повернувшись по всем правилам, отошли.
Звонарев отправил всех пришедших на Десятую батарею.