Капитан поблагодарил и предложил артиллеристам зайти выпить чаю.
– Где Харитина[39]
? – оглянулся капитан. – Пусть разогреет чай.– Ушедши в тыл, – отозвался денщик.
– Это что еще за баба появилась у нас, ясновельможный пан? – улыбнулся Гудима, закручивая усы.
– Вдова-солдатка, добровольно пошла в полк рядовым. Носит солдатскую одежду и числится стрелком. Непривередлива и очень храбра. Несколько раз ходила в штыки, на моих глазах приколола японца, а как разойдется, то и я побаиваюсь ее!
– Обязательно познакомлюсь с ней, – решил Гудима.
Поболтав с полчаса, артиллеристы двинулись обратно. На батарее они застали Шуру, беседующую с солдатом-стрелком. Среднего роста, довольно полный, безусый, с мягким продолговатым лицом, он сразу обратил на себя внимание офицеров.
– Переодетая баба, – определил Гудима. – Тебя как зовут? – спросил он.
– Рядовой седьмой роты Двадцать пятого ВосточноСибирского стрелкового полка Харитон Короткевич, – грудным женским голосом ответил солдат.
– Не слыхал я что-то у мужиков такого голоса, да и вид тебя выдает! Ежели ее вымыть да приодеть – ничего бабенка получится, – обернулся штабс-капитан к Звонареву.
Харитина – это была она – густо покраснела и свирепо взглянула на офицера.
– Ишь сердитая какая, мордашка! Зачем к нам пришла?
– К сестрице, на хворобу пожаловаться, вашбродь.
– На женскую, что ли? А то у вас самих есть ротные фельдшера, – допытывался Гудима.
Харитина невнятно что-то забормотала в полном смущении.
– Оставьте ее в покое, Алексеи Андреевич, – заступился Звонарев.
Когда офицеры отошли, Харитина кивнула вслед штабс-капитану и хмуро спросила;
– Кто эта сволочь?
Шура покраснела.
– Тот, что с тобой разговаривал, – Гудима, а другой – Звонарев.
– Так это и есть твой? Ни в жизнь не спуталась бы с таким. А второй ничего, мухи, видать, не обидит зря, стеснительный. У него тоже зазноба есть?
– Нет, один он. Правда, к нему имеет приверженность дочка нашего генерала. Варей звать. Встречала, может? Все верхом скачет.
– Озорная такая, – знаю. На барышню и не похожа.
Харитина по-солдатски сплюнула через зубы и вздохнула.
– Ты бы лучше к молодому ушла: и красивый и человек хороший – бить, ругать не станет.
– Солдаты-то тебя, Харитина, не обижают? – поспешила переменить разговор Шура.
– Пробовали было, так я живо отучила. Зато от офицеров проходу не было. Потому к капитану ушла: боятся его и не трогают.
– А в Артур как попала?
– С шести лет осталась сиротой и пошла работать по людям. Как годы подошли – вышла замуж за лакея при станционном буфете. Жили хорошо, только вот бог деток не давал. Взяли на воспитание сиротку-китайчонка. Война началась. Забрали мужа в Артур, осталась я одна с малолетком. Опостылело все. Решила ехать к мужу. Подстриглась, переоделась железнодорожником и добралась в Артур. Командир полка, спасибо ему, разрешил мне состоять при полковом лазарете. Так и жила до августа, а на самое преображение ранили моего… Он через три дня и помер. Поплакала на могилке, да и решила за него с японцами посчитаться…
Появление Звонарева прервало их разговор.
– Отнесите, пожалуйста, Харитина, этот чертеж своему капитану, – попросил он.
Харитина старательно свернула бумагу и, отдав честь, ушла.
– Вот вам, Шура, и подруга здесь нашлась. Не знаете, как она попала в солдаты?
Шура передала прапорщику историю Короткевич.
– Зря это она вернулась в полк: шла бы работать в госпиталь, там женщин не хватает, а в окопах и без нее обойдутся. Да и вам, по-моему, здесь делать нечего. Жили бы у своих на Утесе, все постепенно и вошло бы в норму.
Шура неожиданно всхлипнула и залилась слезами.
– Хоть бы вы меня не попрекали!
– Я и не думал вас обижать, – растерялся Звонарев. – К слову пришлось.
– С чего ты нюни распустила? – неожиданно появился Гудима. – Иди в блиндаж и приведи себя в порядок. Не терплю слезливых и сопливых физиономий!
«Не сладко, однако, живется бедной девушке», – подумал прапорщик и двинулся на Залитерную.
Борей ко уже ждал его с завтраком. Выслушав рассказ прапорщика, поручик ругнул Гудиму, пожалел Шуру и выразил желание познакомиться с Харитиной.
– Занятная бабенка, не приходилось еще встречав таких. Поинтереснее многих наших барынь и барышень.
– Оли Селениной, например?
Борейко насупился и сердито засопел.
– Каждая хороша в своем роде, – примирительно буркнул он после минутного молчания. – Какой у тебя паршивый язык стал в последнее время, Сережа! Это все влияние твоей милейшей амазонки. Та на редкость умеет говорить всякие неприятности и при этом еще с невинным видом, – недовольно бурчал поручик.
Стук в дверь перебил этот разговор.
– Войди! – крикнул Борейко, думая, что это солдат.
Но на пороге появился странный субъект, бритый, одетый в офицерскую форму без погон, с белой повязкой на левой руке, на которой четко виднелись две буквы – «В. К.».
– Дворянин Ножин[40]
, – представился он, отдавая честь.– Попович Борейко, – поднялся поручик навстречу гостю.
На лице Ножина появилось выражение растерянности и удивления.
– Я вас не понимаю…