Порт–Артур. Воспоминания участников.

«Япония усиленно готовится к войне: в присутствии микадо состоялись грандиозные маневры, носившие характер демонстрации (полк. Таубе был командирован на маневры в качестве представителя нашей армии. — А. Л.). Когда я прибыл в Токио и явился нашему посланнику Розену, он первым делом спросил: каким количеством войск мы располагаем в Квантуне?

— Двадцатью тысячами, — ответил я.

Посланник не поверил:

— Но может быть, идут подкрепления?

— Никаких подкреплений не предвидится, — доложил я. — На все наши требования Главный Штаб отвечает, что при исчислении сил нужно исходить из отношения, что один русский солдат соответствует четырем японским…

Посланник всплеснул руками:

— Помилуйте, — воскликнул он, — войны с нами жаждет весь японский народ, пожертвования текут со всех сторон, принесено столько жертв, что война неизбежна.

После маневров состоялся парадный завтрак, предложенный японским Генеральным Штабом иностранным военным миссиям. Когда встали из–за стола и перешли в гостиные, к Таубе подошел японский майор, прикомандированный к русской и французской миссиям и, чокнувшись, сказал:

— Вот, барон, сейчас я пью ваше здоровье, но скоро и очень скоро уже не буду пить за него, а буду… рубить вас…

Глаза его сверкнули и он схватился за эфес…»

Куропаткин записывает:

«24–го января (то есть, за двое суток до внезапного нападения на артурскую эскадру. — А. Л.) я приехал во дворец с очередным всеподданнейшим докладом. Государя застал в тревожном настроении:

— Надо же, наконец, выяснить: война или мир? — были первые слова императора, — если воевать, так воевать, если мир, так мир; неизвестность становится томительной…

В тот же день Ламсдорф подтвердил мне, что разрыв дипломатических отношений не означает еще войны…»

Вечером фельдъегерь доставил военному министру записку:

«Алексей Николаевич, 26–го, в 11 ч. 30 м. у меня соберется совещание по вопросу, следует ли разрешать высадку японцев в Корее, или силой принудить к отказу. Прошу вас приехать к указанному часу. Николай».

Куропаткин решил предварительно свидеться с управляющим морским министерством. Авелан заверил его, что наших сил достаточно вполне, чтобы атаковать японский флот.

«Вы можете считать, что технически и по составу мы сильнее. Я только несколько сомневаюсь в Старке (командующий эскадрой. — А. Л.). Он исполнителен, знает свое дело, но лишен инициативы.

— Так почему же вы не замените его? — удивился военный министр. — Есть же у вас Макаров, Дубасов, Скрыдлов, Бирилев, Рождественский.

— Я предлагал Дубасову и Бирилеву, но оба отказались из–за характера наместника. Пусть он сам и ведет флот…»

Вошел начальник Главного Морского Штаба, адмирал Рождественский. Он также подтвердил, что не может быть сомнений в силах нашего флота, и также неодобрительно отозвался о Старке. Успокоенный до некоторой степени Куропаткин вернулся к себе.

26–го в Зимнем дворце состоялось намеченное совещание. Присутствовали: генерал–адмирал великий князь Алексей Александрович, граф Ламсдорф, Авелан, Куропаткин и, в качестве делопроизводителя, свиты контрадмирал Абаза.

Вот как сам военный министр описывает совещание:

«Открывая заседание, его величество сказал, что прежде всего желает знать наше мнение, какого образа действий следует держаться — воспрепятствовать ли силой высадке японцев в Корее, и если да, то в каком районе?»

Первым государь обратился ко мне. Я напомнил его величеству, что когда составлялся план стратегического развертывания в Южной Маньчжурии, то Алексеев принимал за аксиому, что наш флот не может потерпеть поражения, а потому я считаю высадку японцев невозможной на западном берегу Кореи.

После меня говорил Ламсдорф. Он указал, что если есть хоть малейшая возможность избежать войны, надо этим воспользоваться («разумеется», — вставил государь). Далее он сказал, что японцы поступили опрометчиво и что общественное мнение Европы и Америки против них.

Генерал–адмирал высказался в том смысле, что разрешать высадку севернее Чемульпо нельзя.

— А южнее? — спросил государь.

Великий князь ответил, что не думает, что японцы вообще рискнут на морскую операцию.

В эту минуту дежурный флигель–адъютант вручил военному министру телеграмму наместника. Вот ее содержание:

«Непрекращающиеся приготовления Японии достигли опасного предела. Полагаю необходимым немедленно объявить мобилизацию и не допускать высадки японцев в Корее. Приказал эскадре выйти на внешний рейд, дабы немедленно, по получении вашего ответа, атаковать неприятеля».

В результате совещания, Алексееву послали следующее распоряжение:

«Если японцы начнут военные действия, не допускать высадки на западном берегу Кореи, севернее 38–й параллели. Высадку в южной Корее и в Чемульпо допускать. Продвижение японских войск в Северную Корею не считать за начало войны…»

О мобилизации ни полслова.