Порт–Артур. Воспоминания участников.

Такая готовность всегда вызывает большое напряжение в судовой жизни. Приходится быть начеку, зная, что каждую минуту может быть сигнал адмирала:

«Приготовиться сняться с якоря», а через 4 часа после сигнала все корабли будут уже на ходу. Само собою разумеется, что при таких условиях люди с судов могли посылаться на берег только по самым неотложным служебным делам, а отнюдь не для прогулки.

8 февраля перед заходом солнца адмирал поднял сигнал: «Приготовиться к походу к 6 часам утра». Этому походу не суждено было состояться. Сейчас, вспоминая задним числом всё случившееся, остается пожалеть, что адмирал отложил выход в море до утра, а не снялся с якоря вечером. Тогда японские миноносцы никого не нашли бы на Артурском рейде, а утром японская эскадра могла неожиданно встретить в море нашу, вышедшую в полном составе всех броненосцев и крейсеров. Война началась бы совсем иначе. Весьма вероятно, что она иначе и окончилась бы.

Утром в этот день в Артур прибыл из Чифу тамошний японский консул, чтобы забрать последних, оставшихся в городе японцев. Вскоре пароход, вся палуба которого была заполнена подданными страны Восходящего Солнца, прошел мимо нашей эскадры. Нет никакого сомнения, что на пароходе этом были японские морские офицеры, точно по пеленгам определившие якорное место каждого из наших судов, стоявших на рейде. Миноносцы, посланные ночью в атаку, могли иметь для руководства точную диспозицию нашей эскадры.

Можно сказать, что мы тогда, что называется, «лапти плели» в деле сохранения военных тайн. Казалось бы: как можно было выпускать из своего порта такой пароход накануне войны. Но не надо забывать, что тогдашнее наше начальство было еще под гипнозом указаний:

«Избегать осложнений с Японией», «Не бряцать оружием».

Около полудня пишущий эти строки был послан с каким–то поручением на берег. На набережной около дома командира порта стояло несколько офицеров с эскадры. Они выглядели чем–то озабоченными.

— Японцы отозвали своего посланника из Петербурга. Дипломатические сношения прерваны, — сообщили они мне.

— Но ведь это значит война!

— Дипломатическая часть штаба наместника разъясняет, что разрыв сношений еще не есть объявление войны. Вот с Болгарией, например, они говорят, сношения у нас были прерваны, а разве мы с ней воевали?..

— Так–то оно так, но всё–таки там была Болгария, а здесь — Япония. А это — разница. Но почему же они такое важное известие не объявили сейчас же сигналом по эскадре? Довольно странно, что мы здесь такие вещи узнаем из частных разговоров.

— В штабе сказали — появится завтра утром в газете «Новый край». Ведь сегодня газета не выходит.

К нашей группе подходит запыхавшись знакомая дама, супруга старшего офицера одного из броненосцев. По выражению ее лица и по походке видно, как тяжело переживаются эти часы неопределенности офицерскими семьями в Артуре.

— Я не могу понять, что сейчас происходит, — говорит она, — на эскадре все говорят: война, война, а я живу на квартире воинского начальника и он сказал мне: «Поверьте, сударыня, если бы что–нибудь подобное было, война или мобилизация, я бы первый об этом узнал и вам сообщил».

На шлюпке с флагманского корабля прибыл офицер. Он был послан передать приказание всем, находящимся на берегу, немедленно возвращаться на свои суда. «Был поднят сигнал — прекратить сообщение с берегом в 3 часа. Вероятно, в море уходим», — сообщил он.

Все поспешили на шлюпки. Ночь наступила безлунная, но ясная. Ветра почти не было и слегка подмораживало. С вечера сильно трещали китайцы на полуострове Тигровый хвост, на побережье против стоянки эскадры. Они, вероятно, справляли там какой–нибудь праздник и отгоняли своими хлопушками, громкими, как револьверные выстрелы, злых духов от своих жилищ.

— Вот, точно такая же музыка началась вечером в Таку перед тем, как форты по нашим судам огонь открыли, — мрачно заметил, слушая китайскую трескотню, участник ночного боя на реке Пейхо. — Было это что–то в роде сигнализации. Знали, бестии, что стрельба будет.

Когда солнце скрылось за громадой мрачного Ляо–ти–шана, зажегся, как всегда, входный артурский маяк. Маячная часть действовала по правилам мирного времени. Но на этот раз маяк был зажжен, как бы нарочно для того, чтобы атакующий неприятель мог легче ориентироваться ночью.

С наступлением темноты два дежурных крейсера начали освещать горизонт прожекторами. С заходом солнца сигнальные рожки на всех судах проиграли сигнал: «Приготовиться отразить минную атаку». По этой тревоге все орудия были заряжены боевыми зарядами. Затем половинное число прислуги было оставлено у орудий. Другая половина должна была сменить первую среди ночи. Эта боевая вахта была готова открыть огонь во всякий момент. Два миноносца были посланы в море, в дозор на всю ночь. Их обязанность была: крейсировать в нескольких милях от стоянки эскадры и давать тревожные сигналы в случае появления подозрительных судов.