Я быстро целую ее, но это не приносит того облегчения, о котором я теперь мечтаю. Браслет выскальзывает из разжавшихся пальцев и с грохотом падает рядом с нашими босыми ногами.
Мира смотрит на меня, проводит пальцем по разбитой губе, молчит. Ей словно передаются мои гнетущие мысли, и она тоже начинает дрожать.
– Нужно поспать, – говорю шепотом я. – У тебя слишком много потрясений за один вечер.
– У тебя тоже. Давай ты поостынешь и больше не будешь так резок, как сейчас. Мы слишком мало друг о друге знаем. Ладно?
Я отстраняюсь от нее уже во второй раз за ночь. Думаю, она права. Я отхожу в сторону, мы странно смотрим друг на друга. Я уверен, она не понимает, что творится со мной. Но я тоже этого не знаю. Мы расходимся по своим комнатам и выключаем свет.
Мира будит меня в семь утра. Трясет за плечо, затем звук ее шагов доносится со стороны окна.
– Завтрак остынет, Майк. Я зря старалась, что ли?
Я уверен: она мне снится. Ее голос – утреннее наваждение, как тогда было с Ивелен.
В ответ я мычу и исчезаю с головой под одеялом. Но Мира резко стаскивает его и отодвигает штору. Свет слепит меня. Я болезненно щурюсь, разлепляю веки, пытаюсь разглядеть на фоне окна стройный женский силуэт. Но вижу только пятна – это блики на моей сетчатке от резкого открывания глаз. Мира уже в своей высохшей одежде. Она смотрит издалека, скрестив руки на груди.
– Просыпайся, Майк. Тебе еще меня обратно в город везти.
– Погостить не желаешь? Я бы смог устроить интересную экскурсию по дому, – я медленно потягиваюсь и встаю. – Куда нам спешить? Впереди прекрасный день. Знаешь, а ведь днем здесь почти не страшно.
– Извини, может, в другой раз. Мне на работу выходить. Кстати, у Джека сегодня запланирован прием у врача, если ты не забыл.
– Ох, – я легко вздыхаю. – Вылетело из головы. Конечно, я отвезу всех нас, куда я денусь.
Но я улыбаюсь слишком коварно, так что Мира закатывает глаза и выходит вон. Я спускаюсь следом за ней на кухню; вкусный запах выпечки и молотого кофе, который она чудом отыскала на полках, заставляет кровь быстрее бежать по венам. Теперь я готов к завтраку.
– Я обычно бегаю по утрам, а уж потом вкусно завтракаю. Но сегодня день не такой, как всегда, он особенный…
– Почему? – она сидит напротив.
– Потому что ты со мной!
После этого Мира еще какое-то время не ест, только смотрит в тарелку.
Я нервно ерзаю на стуле. На ум, как назло, не приходит ничего, что помогло бы вернуть ей естественную подвижность.
– Я что-то не то сказал?
– Нет, все нормально. Я просто не привыкла к таким словам. Не думала, что когда-нибудь кому-то окажусь нужна! Это так приятно, Майк.
– Я вообще удивлен, что при такой внешности и доброте ты до сих пор одна. Конечно, я не должен у тебя это спрашивать, прости за интерес. Сколько тебе лет?
Вилка чуть не выпала из пальцев Миры.
– Двадцать пять.
– Неплохо. Отличный возраст для прекрасной девушки, чтобы начать серьезную жизнь…
– Что ты подразумеваешь под серьезной жизнью?
– Все, о чем мечтает любая нормальная женщина!
– Я тебя поняла, – улыбка едва касается ее розовых губ, бледные щеки становятся пунцовыми.
Я словно почувствовал невидимое тепло, исходящее из ее закрытого сердца.
– Когда мы снова увидимся, Мира Джонс?
– Зависит от того, как скоро ты вернешься из этого мира! – она обводит глазами пространство вокруг нас.
Ах, Мира, Мира! Если бы ты знала, что мой мир не так далек от твоего, как может показаться на первый взгляд. Мое временное затворничество, переосмысление приоритетов и желаний вывели меня на дорогу, которую любой человек мог бы со временем возненавидеть. Все очень просто: не каждый способен круглые сутки быть наедине с собой. Но жизнь в маленьком или в любом крупном городе еще хуже. Она отравляет первозданность, меняет и ожесточает сознание. Я всегда боялся увидеть в глазах живых людей лишь одно – безразличие ко всему: к горю, к войне, к смерти. Я верю, что в этом месте и в этом доме я оказался не случайно.
Мира стоит на улице с волком. Рядом живые цветы. Она рассматривает клумбу, пока я обуваюсь. Я тихо подкрадываюсь сзади и негромко говорю:
– Интересные цветы, не находишь? Сколько сейчас градусов на улице? Минус пять, семь? А им хоть бы что…
– Может, здесь проходят трубы с отоплением?
– Может быть, но нет! У меня есть план всех коммуникаций.
– Я уверена, они очень зимостойкие.
Я не стал распространяться о странном ощущении тепла рядом с бутонами.
– Уверен, кусты – это отголосок лета. А может, аномальное место, – шепчу я ей на ушко. – Из нас двоих я ничего не знаю об этом месте. Тебе видней.
И отвожу всех к машине.
Неважно, что означает взгляд, брошенный украдкой в мою сторону. Она переживает за меня – мне важно это знать и чувствовать. Делиться несложно, но для меня главное – ее душевное спокойствие. Это все, чего я ей желаю. Ведь я сам до конца не осознаю игры!
Вечер наступает дню на пятки. Прощаясь с Мирой, я еле удержался от поцелуя.