Портартурцы

Второй и третий форты являлись как бы углами восточного фронта порт-артурских укреплений. Они были ключами, открывающими свободный доступ в центр крепости. Но форты соорудили с большими техническими недочетами, поспешно, без предварительного детального изучения рельефа местности. Между тем природные условия давали возможность построить здесь неуязвимые опорные пункты.

На войска, вступившие в крепость после кровопролитных боев, легла тяжесть доведения фортов до значения противоштурмовых точек.

Брустверы напольного и боковых фасов у форта № 2 к началу войны хотя и насыпали, но не плакировали. Важные проходы между галереями и капонирами не залили бетоном. Над сводом казарм форта был насыпан лишь небольшой бруствер для укрытия стрелков. Форт № 3 ко времени объявления войны также далеко не закончили. Но солдаты во время обороны своими руками укрепили его так, что японцы впоследствии отзывались о нем, как об одном из сильнейших оборонительных пунктов.

В жаркий июльский день пыльные, ободранные, полуголодные солдаты пятой роты вступили на форт № 2. При переходе по деревянному мостику через горжевой ров [5] стрелки невольно оглядывались на остроконечную вершину Большого Орлиного Гнезда; им казалось, что они опускаются в ловушку, откуда не будет возврата. Перебежав мостик и очутившись во дворике, солдаты увидели перед собой низкую толстую стану с полукруглым отверстием, похожим на огромную пасть. Дыра настолько испугала стрелка Родионова, что он вздрогнул и съежился. Его товарищ Кобылин, юркий любознательный человек, внимательно рассматривал стену с выступами, траверсы из мешков и стоящие здесь легкие орудия.

Миновав полутемный проход, стрелки очутились на главном дворе форта.

— Вольно! Оправиться! — раздалась команда.

Солдаты поспешно ставили ружья в козлы, снимали с себя походные сумки, скатанные шинели и утирали руками и полами гимнастерок потные запыленные лбы.

— Вот она, матушка-крепость, — сказал старый солдат Пестов, почесывая свою курчавую бороду. — За пять лет службы первый раз в таком хорошем форту. Сюда он не скоро проберется и никакими снарядами не пробьет. Можно будет поработать по-хорошему, только голову зря не высовывай.

Родионов, осмотревшись, успокоился. Все было сделано попрочнее, посолиднее, чем на полевых позициях.

— Хороша наковальня, незнамо какой будет молоток, — промолвил ефрейтор Егоров, уже имевший георгиевский крест за бои на Перевалах.

Егоров удивлял всех — и своих товарищей и офицеров. Он почти никогда не смеялся, сам не шутил и не отвечал на шутки. Небольшого роста, голубоглазый, круглолицый, он ходил несколько вразвалку. У него было удивительно белое лицо; обращал на себя внимание высокий и чистый лоб. Русые волосы, когда отрастали, были курчавыми и мягкими, а усы — густыми и светлыми, точно из волокон льна. Егоров без крика и ругани переживал свои неудачи, без ворчанья переносил нападки начальства, не сердился и не протестовал, если новый, не знающий его, дневальный при дележке хлеба и мяса давал ему плохие куски. Этим Егоров достиг удивительных результатов. Никто не допускал мысли обидеть его. — О нем говорили:

— Этот всегда смотрит вперед и далеко видит.

Егоров десяток раз бывал в вылазках, которые сошли благополучно для него и его товарищей. Удачу приписывали Егорову, его вдумчивости и проницательности. Солдат не раз слышал, как за его спиной говорили: «Дать бы ему образование, был бы он генералом».

Егорову не понравился форт. После простора позиций на Зеленых горах — и вдруг какой-то прилизанный двор, угрюмые стены казематов, точно вылитые из свинца.

— Чево это он там сказал? — заинтересовались стрелки, осматривая форт.

— Почему это наковальня? — спросил Кобылин.

— Смотри, какая твердая да гладкая. Стоит на одном месте. Никуда не сдвинешь. Дорого поди стоит…

— Ну и что ж? — вступил в разговор Родионов.

— Бить по ней снарядами-то очень хорошо будет. Достиг один раз прицела и постукивай. Расплющивай, что тут расположено.

— Тебя послушать, так мы вроде железа.

— Не железо, а песочек, — спокойно сказал Егоров. — Ковать враг будет пушки да казематы, а нас будут подсыпать сюда словно песочек в кузнице на горячее железо. Видал поди?

Родионов вздрогнул и побледнел.

— Ты, Егоров, не то название дал. По-моему, это ступа, — сказал Кобылин. — И нас в нее бросили.

— И так можно, — согласился Егоров.

— Что в лоб, что по лбу, — рассмеялись стрелки. — Ладно. Двум смертям не бывать, а одной не миновать.

2

Через два дня солдаты присмотрелись и освоились с обстановкой. Толстые стены казармы внушали доверие: в такой казарме можно спать спокойно. Рвы кругом форта были глубокие, выбитые в твердом грунте — не перескочить их врагу. На загибах рва — бетонные капониры, а в них пулеметы и пушки, из которых можно всех врагов перестрелять. Та тревога, которую вселили слова Егорова, прошла; ее заменила осторожность. Когда в последних числах июля через форт начали перелетать неприятельские снаряды, направленные в город, каждый из солдат присмотрел себе уголок, чтобы укрыться во время обстрела.