Портартурцы

Офицеры первой батареи корректировали свою стрельбу с высоты № 37. Японцы мало обращали внимания на русские полевые пушки, расставленные на Тафашинских высотах. Они всецело были заняты разгромом Наньшаня и атаками на него.

К группе офицеров подошел сотрудник газеты «Новый край» Ножин.

— Картина боя изумительно прекрасна, — говорил поручик второй батареи Михайлов, прибывший на высоту для связи и выяснения положения.

— Должен сознаться, я не ожидал от японцев такой прыти, — сказал подполковник Саблуков. — Смотрите, какие колонны, и на виду. Сегодня нет пустоты на поле сражения. В заливах стоят канонерки, а на их палубах даже невооруженным глазом видны люди. Жаль, погиб Верещагин. Он обессмертил бы этот бой и, пожалуй, последний красивый бой.

— Почему?

— Наша артиллерия все больше и больше совершенствуется и скоро таких дневных атак не будет. Даже и теперь, будь у нас побольше скорострелок, да установи мы вовремя Кане, можно было бы уничтожить всю японскую армию, наступающую на Киньчжоу.

«Рассуждают, — подумал Ножин. — Все охвачены болезненной говорливостью».

Между тем наши полевые батареи меткими выстрелами отгоняли левофланговые колонны врага от нижних окопов.

— Жарко поди на Киньчжоу. Мы в просчете, — вздохнул поручик. — Более двухсот неприятельских скорострелок, и большого калибра, против китайского старья, установленного на наших батареях. Генерал Фок уехал на Киньчжоу. Там неблагополучно. Говорят, полковник Третьяков отпускает во время боя артиллеристов в Артур, а генерал ловит их и возвращает обратно.

— Непостижимо, поручик. Ни одной дальнобойной пушки. Мы могли бы иметь бронированный поезд…

«Могли бы, нужно бы, — усмехнулся про себя Ножин. — О чем думали раньше? Молодежь — франты, а высшее командование в руках свиноподобных Стесселей. Шпионов видят в русских, а кругом — сотни людей, враждебных русским».

Ножин поморщился от неприятных мыслей. Он страшно не любил Стесселя. Генерал последние дни усиленно преследовал его.

К одиннадцати часам дня все атаки японцев были отбиты. Вражеская артиллерия замолкла. Цепи атакующих залегли на расстоянии в тысячу шагов от наших окопов, поддерживая оружейный огонь.

Прибыв на станцию Тафашин, генерал Фок принял на себя руководство боем. Полевые батареи стреляли слабо. Только с Известковой горы наши батареи по-прежнему усиленно обстреливали левофланговые японские пушки, брошенные прислугой. «Бобр» и миноносец ушли в Дальний. Со стороны бухты Кер показались свежие колонны неприятеля.

Прибыл ординарец от полковника Третьякова:

— На Киньчжоуской позиции все батареи подбиты, прислуга перебита. Полковник Третьяков боится за правый фланг и ждет подкрепления…

— Знаю! — воскликнул генерал, хмуря брови. — Как ведут себя японцы? Что там за передовыми окопами?

— Сотни пушек, ваше превосходительство. На высоте № 75 находится высшее японское командование, открыто наблюдает и шлет во все стороны своих ординарцев.

— Чепуха! Не может быть.

— Так точно, ваше превосходительство.

— Ну, мы им, сукиным детям, покажем, — Генерал погрозил рукой. Его душила злоба. — Ах, прохвосты! Ах, негодяи!

Одна мысль страшно угнетала Фока: он, русский генерал, командующий дивизией, георгиевский кавалер, своим отсутствием в начале боя фактически передоверил командование малоизвестному генералу Надеину, перепутавшему направление для частей резерва. Два батальона тринадцатого полка были им отправлены не на позицию, а к деревне Тунселафан.

«Все, все перепутал. Все забыл в самые горячие минуты боя. Шепелявая баба!»

Фок в сердцах сплюнул. Он не мог успокоиться. Ему представилась высота № 75, которая так близка от главного огня, а на ней японские генералы. Они — там, несмотря на грозящую опасность, а он — Фок — был за двадцать верст… Об этом будут кричать в продолжение долгих веков.

«Чепуха! Кто же знал, что наступление начнется именно в ночь, — утешал себя Фок. — Но они-то, понятно, знали… Впрочем, допустим, что я был на какой-нибудь из батарей и меня бы там убило. Опять смеялись бы. «К чему полез, старый дурак, позавидовал лаврам Скобелева?!» Надо осмотреться. Поеду к стрелкам и полковнику Третьякову. Японцы вряд ли начнут теперь открытую атаку до наступления ночи».

Осмотр местности, прилегающей к железнодорожному полотну, подтвердил тяжелое положение наших войск, лишенных поддержки артиллерией.

Канонада замолкла, и Фок направился к Киньчжоу. За несколько десятков сажен от станции Тафашин он повстречался с тремя артиллерийскими офицерами.

— Куда идете, что нового? — спросил Фок.

— В Порт-Артур, ваше превосходительство. Сейчас на Киньчжоу нам нечего делать, орудия подбиты.

— Полковник очень любезен. Но в такую критическую минуту каждому офицеру надлежит быть поближе к огневому кольцу, где страдают солдаты и где гибнут храбрые офицеры… До вечера далеко, и в вас может быть острая нужда. Вернитесь.

Офицеры отошли в сторону.

— Что мы там будем делать? — спросил один из них.

— Толкуй с ним. А куда он сам направился? — обратились офицеры к адъютанту.

— На Киньчжоу.

Прибывшие уныло повесили головы.

Внимание генерала привлек рядчик Янов.