Портрет

– Итак, закутавшись в плащи и надвинув капюшоны на глаза, они разошлись в разные стороны – друг Джанголини в одну, художник со своей возлюбленной в другую. О, любовь в Венеции! Мистер Биггер мечтательно закатил глаза.

– Случалось ли вам влюбляться в Венеции, сэр? – спросил он Владельца Поместья.

– Нет, дальше Дьеппа я нигде не бывал, – отозвался тот, покачав головой.

– О, вы многое потеряли в жизни. Навряд ли тогда вам удастся представить, что чувствовали юная леди Хертмор и Джанголини, когда они скользили по бесконечным каналам, глядя друг на друга через прорези масок. Быть может, они целовались – это не так просто, когда на лице маска, – и, кроме того, существовала опасность, что кто-нибудь узнает их через окошечко гондолы. Нет, пожалуй, – задумчиво заключил мистер Биггер, – им достаточно было только смотреть друг на друга. В Венеции, когда медленно плывёшь вдоль каналов, вполне довольно созерцания, одного лишь созерцания.

Он слегка покрутил в воздухе рукой и умолк. Сохраняя молчание, он несколько раз глубоко затянулся; когда же заговорил снова, голос его звучал негромко и ровно:

– Спустя примерно полчаса после их ухода к дверям дома Джанголини приблизилась гондола, из неё вышел человек в бумажной маске, закутанный в чёрный плащ, с неизменной треугольной шляпой на голове, и поднялся по лестнице в мастерскую художника. Она была пуста. С мольберта улыбался портрет – мило и слегка глуповато. Но художника нигде не было видно, и кресло для модели пустовало. Сохраняя невозмутимый вид, человек в маске с длинным носом оглядел комнату. Его рассеянный взгляд задержался, наконец, на открытой шкатулке, беспечно оставленной любовниками на столе. Глубоко посаженные, окружённые тенями глаза под гротескной маской долго и пристально всматривались в брошенный предмет. Длинноносый Пульчинелла, казалось, погрузился в размышление.

Вскоре на лестнице послышались шаги, раздался смех. Человек в маске повернулся к окну, чтобы выглянуть на улицу. За его спиной с шумом распахнулась дверь: возбуждённые, беззаботно весёлые, в комнату со смехом влетели любовники.

– А, caro amico! [16] Уже здесь? Что с бриллиантом?

Закутанная в плащ фигура у окна не шелохнулась. Джанголини оживлённо продолжал рассказывать: с подписями не возникло ни малейшего затруднения, расспросов не последовало, паспорта лежали у них в кармане. Можно было отправляться немедленно.

Леди Хертмор принялась вдруг безудержно хохотать: она никак не могла остановиться.

– Что случилось? – смеясь вместе с ней, спросил Джанголини.

– Я представила, – еле выговорила она в промежутке между приступами хохота, – я представила себе, как старик Панталоне сидит в «Мизерикордии», мрачный, будто сыч, и слушает, – она едва не задохнулась, голос у неё задрожал и сделался пронзительным до визга, как будто она говорила сквозь слёзы, – слушает допотопные нудные кантаты этого нудного старика Галуппи. Человек у окна обернулся.

– К сожалению, мадам, – произнёс он, – учёный маэстро сегодня нездоров. Концерт не состоялся, и посему я взял на себя смелость возвратиться ранее, чем обычно. – Он снял маску. Их взорам предстало узкое, серое, бесстрастное лицо лорда Хертмора.

Любовники застыли на месте, как поражённые громом. Леди Хертмор схватилась за сердце: в груди у неё словно что-то оборвалось, под ложечкой засосало от непереносимого ужаса. Бедняга Джанголини стал белее своей бумажной маски. Даже тогда, во времена чичисбеев, этих узаконенных воздыхателей, бывали случаи, когда взбешённые от ревности мужья прибегали к кровопролитию. Художник не имел при себе оружия, а одному только небу было ведомо, какие смертоносные предметы могли скрываться под загадочным чёрным плащом лорда. Однако лорд Хертмор не совершил ничего варварского и достоинства своего не уронил. Как всегда суровый и невозмутимый, лорд Хертмор приблизился к столу, взял шкатулку с драгоценностями, со всею тщательностью закрыл её, со словами «кажется, это моя шкатулка» опустил её в карман и вышел из комнаты. Оставшись одни, любовники недоуменно смотрели друг на друга. Рассказчик умолк.

– А что было дальше? – спросил Владелец Поместья.

– Ничего особенного, – ответил мистер Биггер, грустно покачав головой. – Джанголини рассчитывал на побег с полусотней тысяч цехинов. Леди Хертмор, по зрелом размышлении, перестала привлекать мысль о любви в шалаше. Место женщины, решила она наконец, дома, там, где её фамильные драгоценности. Но придерживался ли лорд Хертмор того же мнения? Вот в чём заключался главный вопрос – вопрос тревожный, мучительный. Она должна была убедиться во всём собственными глазами. Она явилась как раз к обеду.

– Его высочайшее превосходительство ожидает в столовой, – сообщил мажордом. Перед ней распахнулись высокие двери, она вошла плавно и величественно, с гордо вскинутым подбородком – но что за смятение царило у неё в душе! Её супруг стоял у камина. Он сделал шаг ей навстречу.

– Я ждал вас, мадам, – произнёс он и проводил леди Хертмор к её месту.