Портрет дьявола: Собрание мистических рассказов

«Я, Тутилон, монах из обители Святого Галла, ^{5} — читал барон, — записал нижеследующую историю с ведома господина Дитмара, не присовокупляя к ней никаких добавлений или выдумок от себя. Когда был я призван в Мец ^{6}сработать в камне изображение Пресвятой Девы и блаженная Матерь Божья отверзла мне глаза и направила руку, дабы я мог узреть Ее небесный лик и вырубить в твердом камне, миру для поклонения, его подобие, явился ко мне господин Дитмар и пригласил к себе в замок запечатлеть для потомства его черты. Когда же я приступил к работе в рыцарском зале его замка и на следующее утро пришел, чтобы ее завершить, обнаружил я изображение другого лица, запечатленное неизвестной рукой и такое жуткое, словно у мертвеца на Страшном суде. Мне сделалось страшно, однако, заново загрунтовав картину, я повторил по памяти написанный накануне портрет. Следующим утром передо мной опять предстала картина, созданная за ночь чужою кистью. Я испугался еще больше и решил всю ночь бодрствовать, но прежде вновь изобразил истинное лицо рыцаря. Около полуночи я взял свечу и неслышным шагом отправился в рыцарский зал, чтобы посмотреть на картину. Перед нею я застал видение, похожее на скелет ребенка; под его кистью возникало то самое, исполненное жути, зрелище смерти. Когда я вошел, видение медленно обернулось, и передо мной предстало мертвое лицо. Я задрожал от испуга и не подошел ближе, а вернулся к себе в комнату и до утра молился, не желая мешать этим тайным трудам. Наутро, убедившись, что место моего портрета занял, как в предыдущие дни, чужой, я решился не вымарывать его снова, а рассказать рыцарю о том, чему был свидетелем, и показать ему картину. Тут он пришел в ужас, покаялся мне в своих грехах и попросил отпущения. Три дня я молился всем святым о просветлении и наконец наложил на рыцаря епитимью: в искупление убийства, в коем он мне признался, Дитмару, погубившему своего врага, надлежало удалиться в пещеру и до конца дней предаваться умерщвлению плоти. Но за смерть невинного дитяти дух рыцаря был обречен маяться до тех пор, пока не исчезнет с лица земли его род. Ибо Всемогущему угодно воздать за гибель ребенка смертями Дитмарова потомства, обреченного, на горе родителям, уходить из жизни в невинном младенчестве по причине болезней или же несчастных оказий. Сам же Дитмар должен являться ночами в облике, который изобразила мертвая детская рука, и своим поцелуем посвящать смерти тех чад, что назначены искупать его грех, как прежде поступил он с сыном своего супостата. Род Дитмара, однако, не пресечется до тех пор, пока остается хотя бы один камень от башни, где он уморил голодом своего врага. Засим я отпустил ему грехи; Дитмар оставил власть своему сыну Теобальду, а дочь своего врага, которую воспитывал у себя, отдал в жены храброму рыцарю Адельберту. Их потомкам он завешал по угасании собственного рода все свое добро, чему свидетелем выступил сам император Оттон. Вслед за тем Дитмар удалился в скальную пещеру поблизости от башни, где и погребено ныне его тело. Умер он благочестивым затворником, истово замаливая свой грех. В гробу он походил на свой портрет в рыцарском зале, а как он выглядел при жизни, о том можно судить по изображению в настоящем документе: дав рыцарю отпущение, я сумел без помех перенести на пергамент его черты. Все вышеизложенное, по желанию самого Дитмара, было мною после его смерти записано, приложено к императорскому письму и помещено в железный сундук, по сем запечатанный. Да ниспошлет Отец Небесный избавление его духу, телу же — воскрешение к вечному блаженству!»

— Отныне он получил избавление, — произнесла растроганная до глубины души Эмилия, — и его портрет не станет больше наводить ужас на обитателей замка! Однако, судя по этому портрету и даже по страшной картине в рыцарском зале, я не догадывалась, что этот человек способен на подобные злодеяния! Не иначе как враг Дитмара лишил его самого дорогого, в противном случае едва ли последовала бы столь страшная месть!

— Быть может, об этом нам тоже станет известно, — отозвался барон и продолжил поиски.

— И кроме того, нам нужно узнать про Берту, — тихо добавил Фердинанд, робко глядя на Эмилию и свою матушку.

— Мы посвятили вечер памяти предков, — сказал барон. — Давайте же забудем о собственных заботах и прислушаемся к далеким голосам прошлого.

— Несомненно, — проговорила Эмилия, — несчастный, что запер здесь эти листки, пламенно мечтал о том часе, когда их извлекут на свет божий. Давайте же отнесемся внимательно ко всем без изъятия!

Барон просмотрел несколько листков, чтобы перевести их для слушателей со старинного языка на современный.

— Собственное признание Дитмара! — воскликнул он, едва пробежав глазами старинный документ. Он начал читать: