Портрет дьявола: Собрание мистических рассказов

Я дух родного твоего отца,
На некий срок скитаться осужденный,
Порой ночной, а днем гореть в огне,
Пока мои земные окаянства
Не выгорят дотла. Мне не дано
Касаться тайн моей тюрьмы. Иначе б

От слов легчайших повести моей
Зашла душа твоя и кровь застыла.
Глаза, как звезды, вышли из орбит
И кудри отделились друг от друга,
Поднявши дыбом каждый волосок,
Как иглы на взбешенном дикобразе.
Но вечность — звук не для земных ушей.

О, слушай, слушай, слушай! Коли только
Ты впрямь любил когда-нибудь отца…[4]

Людвиг стоял, предаваясь такого рода фантазиям, как вдруг услыхал, что по лестнице поднимается целая вереница людей.

— Вы должны идти первым, брат Мартин! — произнес знакомый Людвигу бас. — Вы вкусили в моем доме немало доброго в мирные времена, ныне же вам надобно доказать, на что вы годитесь в военные!

— Не бойтесь, господин Петер! — воскликнул другой голос. — Я сумею это доказать!

Выглянув на лестницу, Людвиг увидел до чрезвычайности странное шествие. Впереди шел толстый монах; в одной руке он нес кропильницу, в другой — кадило. Следом за ним, обнажив старинный меч, поднимался хозяин, за хозяином следовал слуга с вилами в руках, а за слугой — привратник с подставкой для сапог. Шествие замыкала хозяйка с целым воинством горничных девушек. Сама она держала в руках прялку, а служанки были вооружены метлами, ситами и другим подобным же смертоносным оружием. Но едва только Людвиг показался на лестнице, как все это ополчение (кроме хозяина и монаха, державшихся за перила) повалилось вверх тормашками друг на друга.

— Что это значит? — воскликнул Людвиг. — Вы что, все ума решились?

— Возьмите кадило, господин Петер, — вскричал монах, — и бросьте ваш меч! Здесь должно сражаться не светским, а совсем иным оружием.

Петер отбросил меч и принялся изо всех сил размахивать кадилом. В то же время монах, приблизившись к Людвигу, стал окроплять его целыми пригоршнями святой воды из кропильницы.

— Изыди, нечистая сила, — орал он, — и уступи место Духу Святому!

Людвиг отскочил в сторону, чтобы не промокнуть.

— Ха-ха! — завопил монах. — Помогает! Видите, он уже корчится в муках!

— Господа! — спокойно сказал Людвиг. — Мне понятны причины вашего страха и вашего рвения. Вы приняли меня за выходца с того света. И хотя я и сам считаю себя таковым, надеюсь, я все же смогу вас убедить, что я, как и вы, из плоти и крови… И дабы доказать это, обращаюсь к вам с покорнейшей просьбой — раздобудьте мне лучше какой-нибудь еды. Мне просто необходимо поужинать, и я честно заплачу за все, что съем.

Тут он вытащил свой кошелек и зазвенел золотыми монетами.

Эта восхитительная, чарующая музыка пленила слух хозяина куда больше, нежели гармоническая музыка сфер слух Пифагора.^{17} Призрака, который был голоден и в кошельке которого звенели золотые монеты, он ничуть не боялся.

— Должно быть, это настоящий человек, из плоти и крови! — сказал он монаху. — Оставайтесь здесь, брат Мартин, и порасспросите его хорошенько! А я пока что поспешу на поварню и приготовлю ужин.

— Это все дьявольское наваждение и проделки дьявола! — снова заорал монах. — Разве вам неведомо, что у нечистого мамоны^{18} хоть отбавляй и он любит плотские наслаждения?!

Тут Людвиг подскочил к монаху и схватил его за рукав.

— Потрогайте меня, суеверный вы человек! — воскликнул он. — Разве я не создан из такой же плоти, как и вы?

Людвигу понадобилось немало времени, чтобы убедить монаха в том, что он тоже человек. Тот никак не мог ему поверить!

— Причина вашего страха мне понятна, — сказал Людвиг, — ибо тот удивительный портрет и вправду мой. Знаете ли вы человека, что написал его?