Портрет Дориана Грея

— Значит, я убил ее… — пробормотал Дориан Грей, словно обращаясь к самому себе. — Убил ее так же жестоко, как если бы перерезал ей ножом горло. И после этого, словно ничего не случилось, розы выглядят все такими же прекрасными, птицы все так же весело щебечут в саду. А вечером, как ни в чем не бывало, я обедаю в вашем обществе, потом еду в оперу, после чего отправляюсь куда-нибудь ужинать… Как трагична и в то же время как обыденна жизнь! Прочти я все это в книге, Гарри, я наверняка не сдержал бы слез. Но когда такое происходит в действительности, да еще со мной, мне это кажется настолько неправдоподобным, что глаза мои остаются сухими. Вот лежит написанное мною любовное письмо — первое в моей жизни. Не странно ли, что мое первое любовное письмо адресовано мертвой? Хотел бы я знать, чувствуют ли они что-нибудь, эти бессловесные, бледные существа, которых мы называем мертвыми? Ах, Сибилла!.. Может ли она ощущать, слышать, понимать? Если б вы только знали, Гарри, как я ее любил! Мне сейчас кажется, что это было многие годы назад. Тогда она была для меня всем. А потом пришел этот страшный вечер — неужели это было только вчера? — вечер, когда она играла так чудовищно, что у меня чуть не разорвалось сердце. Она мне потом все объяснила. Это было так трогательно… но меня ничуть не тронуло, и я назвал ее пустой и ограниченной. Потом произошло нечто ужасное… не буду говорить, что именно, но меня это страшно напугало. И я решил вернуться к Сибилле. Я понял, что поступил дурно… И вот, оказывается, она умерла… Гарри, скажите, что мне теперь делать? Вы даже не подозреваете, в какой я опасности! И теперь некому удержать меня от падения. А она могла бы это сделать. Какое она имела право убивать себя? Это эгоистично с ее стороны!

— Дорогой мой Дориан, — произнес лорд Генри, доставая из портсигара папиросу. — Женщина может сделать мужчину праведником лишь одним способом: надоесть ему до такой степени, что он потеряет вкус к жизни. Если бы вы женились на этой девушке, вы были бы несчастны. Разумеется, вы были бы к ней очень добры, — это несложно, если человек тебе безразличен. Но скоро она поняла бы, что вы ее больше не любите. А когда женщина чувствует, что муж равнодушен к ней, она начинает кричаще и безвкусно одеваться или у нее появляются нарядные шляпки, за которые платит чужой муж. Не говоря уже об унизительности такого неравного брака, я вас уверяю, что, с учетом всех других обстоятельств, этот брак был бы обречен.

— Наверное, вы правы, — тихо произнес Дориан; он был мертвенно-бледен и беспокойно ходил взад и вперед по комнате. — Но я считал, что обязан жениться на ней. И не моя вина, если эта страшная драма помешала мне выполнить мой долг. Вы как-то сказали, что над благими решениями тяготеет злой рок: они всегда принимаются слишком поздно. Именно так случилось со мной.

— Благие намерения — попросту тщетные попытки идти против природы. Причиной их является излишнее самомнение, и они всегда оканчиваются ничем. Они, конечно, утешают нас, но далеко не всех, а преимущественно людей слабых. Благие намерения — это чеки, выписываемые людьми на имя банка, где у них нет текущего счета.

— Гарри! — воскликнул Дориан Грей, подходя к лорду Генри и садясь рядом с ним. — Почему я не страдаю так сильно, как мне надлежало бы? Неужели у меня нет сердца? Как вы думаете?

— Назвать вас человеком без сердца никак нельзя, учитывая все те безрассудства, которые вы натворили за последние две недели, — ответил лорд Генри, меланхолически улыбаясь.

Дориан сдвинул брови.

— Мне не нравится такое объяснение, Гарри, но я рад, что вы не считаете меня бесчувственным. Я знаю, у меня есть чувства и есть душа — я абсолютно уверен в этом! И все же… то, что случилось, не подействовало на меня так, как должно было бы подействовать. Я воспринял все это, как неожиданную развязку какой-то увлекательной пьесы. В этой развязке — пугающая красота греческой трагедии, в которой я играл главную роль, но которая не затронула моей души.