Портрет художника в юности

Но дело не обстояло одинаково со всеми этими вопросами. С двумя первыми Джойс разобрался относительно быстро, и решения его не несли каких-либо особенных и крупных новаций. Пройденный в юности духовный кризис, довольно типичный для его времени и его среды, усердное чтение и сильный ум, прошедший хорошую школу отцов-иезуитов, — взятые вместе, все эти обстоятельства сложили у него определенные религиозные и эстетические позиции, которые и развернуты на страницах романа в достаточно прямом, а порой и прямолинейном, описательном стиле. Последний вопрос оказался, однако, намного каверзней; и именно на его почве разыгрывались все трудные перипетии долгого пути «Портрета». Собственно, общее решение и тут было ясно автору уже в начале выставленного им срока работы, в «Дублине 1904 года»: он бесколебательно видел себя — Художником. Но это не был еще полный ответ, тут сразу поднимались следующие вопросы: а что же есть — жизнь Художника? и как описать — или написать — ее? На эти вопросы немедленного ответа он не имел и иметь не мог: художественным материалом и предметом служила ему собственная жизнь, что не только не была еще прожита, но лишь начинала проживаться и постигаться им. Итак — роман рос вместе со своим автором.

То был стадийный рост. Десятилетие вынашивания романа — органическая метафора, важная для Джойса, является тут сама собой — делится на три очень различных стадии, что длились: один день — три года — и семь лет.

7 января 1904 г. Джойс набросал с дюжину страниц — этюд? опыт самоанализа? манифест? — взяв тему из числа нескольких, заданных ему по его просьбе братом Станни. Тема была — «Портрет художника». Надо быть благодарным Станиславу: эта тема стала не просто важной для Джойса, но определила собою целую эпоху в его творчестве. Обыденный этюд — отличный, мускулистый текст, хотя не лишенный юношеской рисовки, щегольства эрудицией и нарочитых темнот — содержит уже в зачатке две крупные идеи, собственные идеи Джойса, на которых, в конце концов, и окажется построенным будущий роман. Одна — это идея портрета, несущая в себе джойсовское решение темы личности — как темы о корнях и природе самоидентичности, уникальной индивидуальности каждого. Портрет художника должен быть — внутренний портрет, имеющий уловить и передать его «изгиб эмоции», индивидуальный и индивидуирующий ритм, пульсацию жизни его души и ума. Другая идея — метафора творчества, творческого развития как беременность собою, направленного, телеологичного вызревания внутреннего мира, рождающего как плод — мир художества и плод художества, форму.

Идеи, не из самых простых, ставили юному художнику высокую планку — и она не была взята с одного раза. Поняв сразу свой манифест как задание себе, Джойс принялся немедленно за большой роман. «Герой Стивен» — таково было его название — двигался гладко, быстро, однако же оказался фальстартом. Художник впал в пространное излагательство собственных трудов и дней; он говорил как будто бы все, что было и что имел сказать — но речь, утерявшая энергию и напор наброска, бессильна была дать искомый «портрет». Так протекли три года: при нарастающем разочаровании. Разрешение кризиса пришло в середине 1907 г. в Триесте, и может показаться совсем простым — но только на первый взгляд. Джойс решил изменить композицию романа, одновременно его сократив и перекрестив. Вместо 63 глав «Героя Стивена», «Портрет художника в юности» должен был иметь 5 — и за этим количественным изменением есть качественное. Как можно видеть сейчас, пятиглавая композиция «Портрета» есть именно та форма, что выражает контуры «портрета художника», ритм внутренней жизни, вынашивающей форму: главы 1, 3, 5 — как три стадии вызревания плода, фазы: Истоков — Религии — Искусства; главы 2, 4 — фазы, переходные между этими главными этапами.

«Портрет-2» сумел-таки стать исполнением задания, что задал «Портрет-1». Однако рождение пятиглавой схемы было, разумеется, лишь ключом и зачином; само же исполнение заняло семь долгих лет. Вновь были трудности и недовольства; если глава 1 была уже завершена к 29 сентября 1907 г., а главы 2-3 — в апреле 1908 г., то главу 4 художник закончил лишь в 1911 г. Трудности эти и иные (отсутствие читателя, страдная участь «Дублинцев» — см. «Зеркало») в ту пору делали его душевное состояние весьма скверным, и однажды в порыве ярости он швырнул рукопись в горящий камин. Жена Нора, выхватив, спасла часть ее; в рукописи финальной, хранящейся ныне в Национальной библиотеке в Дублине, глава 4 и первые 13 страниц главы 5 носят следы огня. Эта последняя глава давалась автору труднее всего, и в конце 1913 г. он еще усиленно корпел над нею — когда письмо американского поэта Эзры Паунда принесло крупный поворот в его творческой судьбе — а, для начала, в судьбе романа.