Портрет художника в старости

Истинная причина ее дурных предчувствий лежала в опасении, что Бог будет уделять ей еще меньше внимания, чем уделял испокон веку, то есть практически никакого, что, занятый забавы ради сотворением мира, он не будет проводить с ней столько времени, сколько прежде, когда ему нечего было делать.

— И какими же ты их хочешь слепить?

— Такими, как мы.

— Как мы оба? Это обязательно? Я так располнела в последнее тысячелетие — не заметил?

— Только они будут поменьше.

— Надеюсь.

— Я начну с одного… нет, с двоих. Человеку нехорошо быть одному, правда? Сделаю их мужчиной и женщиной, как и мы с тобой, по нашему образу и подобию.

— И тоже голых?

— Чем плохо быть голым? Правда, когда холодно…

— Что такое „холодно“?

— Так, одна мыслишка взбрела в голову… „Холодно“ — это такая штука, с которой стоит поиграть и посмотреть, что это такое. Я сотворю „холод“ и сотворю „тепло“ — как, звучит?

— Это выше моего разумения. А что я, по-твоему, должна делать, пока ты играешь с „холодом“ и „теплом“ и гадаешь, что из этого получится?

— Делай что хочешь. Что ты делала все это время?

— Ничего не делала. Ты, конечно, и этого не заметил.

— Тогда тем же и займи себя всю оставшуюся вечность. Если хочешь, конечно. А меня теперь интересуют всякие новые штуки. Хочется посмотреть, что из них получится.

— Думаешь, ты такой умный? Знаешь все на свете?

— Да, я знаю все на свете. Ты это знаешь.

— Тогда зачем тебе смотреть, что получится? Думаю, ты пожалеешь.

— Почему я должен жалеть? И как я могу знать, что все знаю, пока не постараюсь узнать? Они будут обожать нас, все будут обожать. Потом я сделаю так, чтобы они плодились и размножались.

— По-моему, они возненавидят тебя. С чего ты хочешь начать?

— Я как раз раздумываю над этим. Наверное, начну с большого взрыва, который расколет твердь и отделит землю от неба и сушу от моря. Ну, и так далее. А наверху зажгу сверкающие звезды — для тебя.

— Ой, старик, накличешь ты беду.

— Неужели я не справлюсь с бедой?

— Откуда ты знаешь, что справишься? У тебя никогда не было беды.

— Но я же знаю все на свете, сколько раз тебе повторять! Люди будут делать то, что я захочу. А если надоест, нашлю на них потоп.

— А вдруг они не послушаются?

— Я же говорю, устрою всемирный потоп или еще один большой взрыв. Вот смеху будет…

— Смеху? Из-за чего?

— Пока не ведаю, но мы узнаем».

— Ну да, конечно, еще бы, — угрюмо усмехаясь, опять сказал Порху вслух, не заметив, что заговорил сам с собой. Отчаявшись, он оторвался от исписанной страницы.

Взяв такой шутовской тон, подумал он, можно продолжать до бесконечности, и тут же увидел параллели между «Боговой женой» и фрагментами из «Дневника Евы» Марка Твена, который тот тоже не сумел закончить. Теперь Порху догадывался, почему это произошло. Настроение у него ненадолго поднялось, он улыбнулся, с удовольствием припомнив запись Евы о великом научном открытии Адама — что вода всегда стекает вниз.

Порху, естественно, понимал, что при таком зачине он должен сразу же выработать новый убедительный подход к истории первых людей. Другого выбора у него не было. Слабость «Боговой жены», одна из слабостей — а Порху был непримиримее к недостаткам в своих писаниях, чем в романах друзей и коллег, — состояла в том, что вся соль романа заключается в первых репликах, а потом быстро рассасывается. Дальше неизбежно пойдут назойливые повторы, пародии на наиболее известные библейские эпизоды, которые нещадно эксплуатируются в песне, прозе, театре и на экране. Если двигать эту все еще казавшуюся неисчерпаемой тему, он должен превзойти предшественников, добавить что-то свое, новенькое, оригинальное, обогащающее структуру книги и обнаруживающее ее философскую глубину и драматизм.

Это «новенькое» вдруг нахлынуло на него волной небывалой силы, и он поспешил закрепить наитие на бумаге, переделывая кое-какие строки, написанные на желтых разлинованных листах его большого блокнота. Мало сказать, что это находка! Он предвкушал фурор, который произведут эти страницы на редактрисс-феминисток, все больше забирающих власть в издательском бизнесе.

— Я тебе вот что скажу, — продолжал торопливо писать Порху. — Ты у меня будешь отвечать за женщин. Вероятно, мне потребуется помощь, чтобы присматривать за ними, когда они станут плодиться и размножаться. Мы устроим игру, о'кей? Ты против меня. У тебя женщины, у меня мужчины. Посмотрим, кто из них лучше! Ну, начали…

И только потом, когда он клал последние мазки, картину вдруг стало застилать мороком. Но это было потом, а тогда в новом порыве вдохновения он голосом, хрипловатым от распирающих его чувств, сообщил Полли, что он опять в форме и до деталей продумал замечательный замысел.

В тот день под вечер они занялись любовью.

Потом Полли занялась ужином.