Портрет мертвой натурщицы

— Завтра? — спросил Андрей, и она кивнула. Завтра будет новый день. И, закрывая за ним дверь на замок, вдруг осознала, что дышит как-то иначе, чем еще час назад. Будто он разом вытащил ее на поверхность: под ней еще колыхались те самые тонны воды, но уже рядом были небо, солнце и Андрей. И новое расследование. Да, в этом-то все и дело. Маша усмехнулась.

У нее появился новый маньяк.

* * *

— У меня появился новый маньяк, — заявила она с места в карьер, зайдя в мамину комнату. И увидела, как дрогнули ее плечи под тонким пледом. Маша присела рядом, неловко погладила мать по руке. — Мама, пожалуйста, перестань. Ты же меня знаешь. Я никогда не смогу серьезно увлечься чтением женских журналов. А Андрей принес мне загадку — и все, я уже хочу снова поесть и выйти на улицу, и разговаривать.

Наталья медленно к ней развернулась. Дочь и правда выглядела много лучше: глаза блестели, на щеках играл румянец. «Что ж он с ней такое сделал, этот капитан Очевидность?» — явственно читалось в ее глазах. И Маша посерьезнела:

— Мама, не сердись, пожалуйста, на Андрея. Поверь, для меня работа — лучшая терапия.

Мать помолчала, строго глядя на нее, и, наконец, улыбнулась:

— Для меня — тоже.

— А как прошла твоя конференция? — Маша подала ей руку, и мать послушно поднялась с дивана, оправила юбку.

— Мне хлопали. А ты — ела?

— Ела. Много, — ответила Маша и почти не соврала, но на всякий случай перевела стрелки. — Ты сама-то голодная?

— Я уставшая, — огрызнулась Наталья. — И мечтаю о чае с зефиром — если, конечно, твой капитан не все подчистил.

* * *

Маша села на любезно предложенный стул и улыбнулась сидящему напротив мужчине:

— Мария Каравай. Это я вам звонила с Петровки.

— Комаровский, Лев Александрович, очень приятно, — слегка поклонился в ответ высокий пожилой мужчина в костюме-тройке. — Насколько я помню, речь шла об эскизах…

— Да. — Маша полезла в сумку и вынула три рисунка в прозрачных пластиковых папках. — Как я уже говорила, их нашли рядом с трупами молодых девушек.

Комаровский протянул к рисункам сразу ставшие хищными желтые от никотина длинные пальцы.

— Ну, это мне знать не обязательно. Позвольте-ка.

И он, поправив на хрящеватом носу тончайшие золотые очки, жадным взглядом вперился в рисунки. Сощурился, то придвигая, то отодвигая листы с эскизами, рассматривал подпись. Чтобы его не смущать, Маша, в свою очередь, разглядывала кабинет.

Стены выкрашены банальной масляной краской, но на одной фламандский гобелен, рядом — темный массивный шкаф в резьбе, века XV, и в нем тесно, одна к одной выстроились книги и альбомы по искусству. А в глубине комнаты стоит еще один стол, круглый, и тоже заваленный книгами.

«Интересно, каково это, — думала Маша, — проводить большую часть своего времени в одном из лучших музеев страны. Доме, более родном, чем собственный? И что там, в квартире замдиректора: подражание музейным стенам или полный аскетизм, дающий отдых глазам, уставшим от шедевров?»

— Не знаю, не знаю. Странная история. — Комаровский наконец отодвинул листы с набросками. — Бумага явно датируется эпохой, когда жил художник. Но в конце концов Доминик Энгр — это вам не Пупкин. Все его работы известны наперечет.

— А точнее? — Маша подалась вперед. — В России?

— Точнее? Пожалуйста. У нас имеются только три картины Энгра. Одна здесь, в Пушкинском музее. Одна у частного московского коллекционера и третья — в Петербурге, в Государственном Эрмитаже.

— И имя Энгра не всплывало в последнее время в связи с чем-нибудь… — Маша замялась.

— Криминальным? Да помилуйте, барышня. Я же вам только что объяснил. Есть три живописные работы. Две из них в крупнейших музеях страны. Если бы что-то случилось с третьей, я бы узнал, да и ваши коллеги…

Маша кивнула и поднялась со стула:

— И все-таки я бы попросила вас сделать экспертизу набросков.

Комаровский тоже встал, протянул прохладную длинную ладонь:

— Ну что ж, если следственные органы настаивают…

Маша виновато улыбнулась:

— Боюсь, что настаивают. И спасибо за потраченное на меня время.

— Не стоит, — Комаровский снял очки, положил их сверху на эскизы. — Я позвоню вам, как только что-то выясню.

Он