Портрет миллионера

– Нет, не то. Скорее, я всегда была увлечена, захвачена чем-нибудь. Со школы искусство стало моей страстью. На подготовку этого путешествия в Австралию у меня ушло несколько месяцев. Рисовать – моя единственная мечта. В отличие от других родителей, у моих никогда не появлялось такой мысли, что я вдруг явлюсь домой беременной.

– И когда ты им сказала?

– Около месяца назад. – Милли очень тяжело вздохнула. Она открыла рот, чтобы продолжить, но поняла, что не в состоянии говорить.

Леонид не торопил. Вместо этого впервые после дикого объятия в аэропорту он обнял ее плечи, и некоторое время успокаивающе не убирал руку. Это помогло – действительно помогло. Милли продолжила:

– Через пару недель после возвращения из Австралии я набралась смелости и отправилась в клинику, ну… проверить подозрения. – Хотя Милли и была в темных очках, она могла поклясться, что он слегка покраснел, и она тоже покраснела, вспоминая подавленность, с которой она ждала, когда ее вызовут в кабинет. – Единственное испытание, которое я провалила: мой тест на беременность. Сначала я не понимала, как сказать им, и даже когда сказала, то скрыла, что это было… – она сглотнула, прежде чем продолжить, – что все было только один раз. Я сказала, мы… встречались и у нас были… чувства.

– Это правда, – Леонид впервые сказал ей нечто приятное. – А еще ты сказала…

– Я сказала… – Милли краснела и ерзала, не в силах заставить себя говорить.

– Будет правильнее, если ты скажешь, – Леонид улыбнулся ее смущению. – Надеюсь, я увижусь с ними, мне нужно знать.

– Я сказала, что твоя семья владеет магазином рядом с галереей Антона.

– Магазином?

– Небольшим, – Милли снова покраснела.

– То есть они думают, я сын местного зеленщика? – засмеялся Леонид, но, взглянув на нее, спросил: – Ты шутишь?

– Не зеленщика, я сказала про магазин одежды. Но теперь они узнали правду.

– Почему ты им сразу не сказала? Все было бы проще…

– Или страшнее для них. Это же их внук, Леонид. Зная, кто ты, как ты влиятелен, полагаю, они… испугались бы по тем же причинам, что и я.

– Я не хочу бороться с тобой, Милли.

– И не борись, – ее фраза прозвучала помимо ее желания как предупреждение. Ей этого вовсе не хотелось, ведь им надо найти друг друга. – Давай грести, – предложила она.

– Грести? Но лодки…

– Ногами, – засмеялась Милли.

Он не понимает, о чем это я, поняла Милли. Ей просто хотелось, взявшись за руки, стоять в воде, болтать ногами, сопротивляться волнам, ощущая давление тяжелой соленой воды на лодыжках.

Плейбой, не умеющий играть.

Но он быстро обучался.

Милли привыкла купаться в Брайтоне, прохладное английское лето и совсем не теплая морская вода никогда ее не пугали. Взяв Леонида за руку, она радостно побежала в теплые воды Тихого океана. Когда она плеснула водой ему в лицо, он зажмурился от неожиданности, но потом ответил ей тем же. Он весело смеялся, когда она, поднырнув, схватила его за лодыжки. В отместку он утащил ее под воду и придержал. Вынырнув, она, смеясь, хватала ртом воздух, пока он не закрыл ее рот поцелуем, сильным и страстным.

– Вот это у нас очень хорошо получается.

– Да уж, – пробормотала Милли.

Она ненавидела себя за слабость, за малодушие, за то, что ее тело стонет, нестерпимо желая его. Но одновременно она наслаждалась, наслаждалась той новизной, которую он привнес в ее существование.

– Это же лучше, чем ссориться, – приговаривал Леонид не слишком внятно, целуя ее шею так крепко, что ей стало больно.

Он говорил совсем не для того, чтобы сообщить ей что-нибудь – ему необходимо было говорить с ней.

– Милли, я так не могу…

Он перенес и положил ее у самой кромки воды. Верх ее бикини стал совершенно бесполезен, он болтался на шее. Потом его отбросили в сторону, и Милли с улыбкой посмотрела, как уплывает ее удачная покупка, на которую она потратила почти час.

Она чувствовала под собой мокрый песок, невесомую прохладу воды, контрастирующую с горячей тяжестью тела Леонида, когда он накрыл ее собой. Осмелев, она стащила с него плавки, и океан получил второй подарок.

Леонид был вокруг нее, он был в ней, он был всюду. Она ощущала его как продолжение себя, как свою определенность и законченность. Ее естественное место – с ним. Как же она тосковала по нему с той самой далекой ночи! То, что было в Мельбурне, не в счет. Вот она, жизнь!

Или, может, счастье?

Потом они долго лежали, усталые, изможденные и счастливые, не было сил даже говорить.

И лишь когда долгий день подошел к концу, и наступила ночь, Леонид рассказал Милли тяжкую историю своего детства.

Про комнаты с большим количеством кроватей, в которых жили малыши в доме малютки. Там не хватало всего: еды, одежды, пеленок, а главное, ласки, заботы и внимания, хотя нельзя сказать, что персонал совсем не старался.

Прежде, чем Леонид начал свой рассказ, он подчеркнул, что не хочет ни какой-то особенной симпатии, ни сочувствия, ни жалости. Просто это поможет Милли узнать его, и она с открытыми глазами будет решать, оставаться ей с ним или нет.

Он начал с истории своих родителей.

– Она помогала ему по хозяйству.

Милли и Леонид лежали на пляже, обнявшись, глядя в небо.