Портрет миссис Шарбук

— А вот теперь, нарисовав картину моего детства, я могу перейти к вашему вопросу. Это случилось вскоре после того, как люди Оссиака добрались до нас на салазках, запряженных мулами, — единственное надежное средство доставки припасов через труднопроходимые горные перевалы. Каждый год в середине зимы они пополняли наши запасы, включая дрова и еду. В течение нескольких предыдущих ночей в небесах наблюдалось какое-то странное свечение — не зарницы, вполне привычные нам, а что-то яркое, пульсирующее. Старший среди возчиков сказал об этом отцу и спросил, что бы это могло быть. Отец признался, что находится в таком же недоумении. Тем вечером сияния не было видно, потому что сгустились тучи, стало ясно, что ожидается сильная метель. Возчики, не дожидаясь утра, отправились в путь, надеясь спуститься с гор до того, как начнется непогода.

Когда пошел снег, мой отец, хотя уже и было поздно, настоял на взятии пробы. Сделали мы это с огромным трудом, поскольку дул сильный ветер, а температура стояла как никогда низкая. В лаборатории мы все сделали, как обычно, — оборудовали и осветили предметный столик, и отец поднялся по лестнице на свое рабочее место. Я стояла, задрав вверх голову, в ожидании слова, которое известит о нашем успехе, но так и не дождалась. Редко в наши сети не попадалась хотя бы одна идеальная звездочка. Я решила, что неудача на этот раз, видимо, объясняется суровой погодой. Но отец, казалось, был очень взволнован увиденным через окуляр.

Без своего обычного мурлыканья и бормотания спустился он по лестнице и вытащил две зубочистки. Он сунул лупу в глазницу, и тут я заметила нечто столь необыкновенное, что даже не побежала за пульверизатором. С отца капал пот. «Скорее, Лу!» — выкрикнул он непривычно серьезным тоном. Я пришла в себя и понеслась выполнять команду. Когда я вернулась, отец держал перед собой две зубочистки. Он увидел, что заставил меня нервничать, и сказал: «Все в порядке, девочка, вдохни поглубже и постарайся как следует».

Я идеальным образом залакировала две снежинки одним нажатием груши. «Ты — гений», — сказал он мне. Я улыбнулась, но, глядя на него, поняла, что он не шутит. Как только образцы засохли, мы пошли в дом.

Сев за свой стол, он не стал ничего записывать, он просто держал две забальзамированные снежинки и разглядывал их сквозь увеличительное стекло. Я села на диван, не спуская с него глаз, — он все еще, казалось, нервничал. Спустя некоторое время отец положил снежинки и встал со стула, потом подошел к окну и, не вымолвив ни слова, замер, соединив руки за спиной. Так он и стоял, вглядываясь сквозь темноту в снежные порывы бушевавшей вовсю метели. Только тогда обратила я внимание на ярость ветра, который завывал, как призраки детей.

Вернувшись наконец к своему столу, он позвал меня и настроил для меня увеличительное стекло. «Скажи-ка мне, Лу, что ты видишь?» спросил он. Меня разволновало его поведение, но в то же время я чувствовала что-то вроде гордости — ведь он интересовался моим мнением. Я посмотрела в стекло и сразу же увидела нечто совершенно необыкновенное.

«Они одинаковые», — поразилась я.

«Это невероятно, но так оно и есть», — сказал он.

Я посмотрела на отца — его лицо было искажено тревогой. И еще было что-то необычное в его глазах — отсутствие света, которое можно описать только одним словом: безнадежность. В это мгновение меня посетило предчувствие, словно мелькнула молния: я увидела возчиков, застрявших в горах. Несколько дней спустя Двойняшки (так мы с отцом стали называть одинаковые кристаллы) начали проявлять свои необычные свойства.

Миссис Шарбук замолчала, и я впервые с начала ее истории бросил взгляд в свой этюдник и увидел чистый лист — белее метели.

— Двойняшки… — начал я, но закончить вопрос не успел, потому что в этот момент дверь за моей спиной открылась и Уоткин сообщил:

— Ваше время истекло, мистер Пьямбо.

Ошеломленный, я поднялся и медленно вышел из комнаты.

ДВОР ВИЗИРЯ

Покинув миссис Шарбук, я отправился в Центральный парк и вошел в него с Семьдесят девятой улицы. В этот будний, к тому же промозглый день парк был почти пуст. Я пошел на юг, к озеру, по устланной желтыми листьями дорожке, вдоль которой стояли голые тополя. Затем сел на скамью на восточном берегу озера и принялся обдумывать то, что услышал от миссис Шарбук. Ветерок поднимал на воде рябь, а косые лучи предвечернего солнца, пронзая голые кроны, покрывали золотистой патиной пустой эллинг и эспланаду.