Портрет миссис Шарбук

— Любым животным, — повторил я.

— Я думаю, это в некоторой степени клише, но, видимо, я бы выбрала птицу. Но только не птицу в клетке. Я думаю, мне была бы по душе свобода полета. Может быть, я стала бы крачкой и жила на берегу океана.

— А как насчет собаки?

— Вы пытаетесь меня оскорбить? — спросила она и рассмеялась.

— Нет, конечно же нет, — рассмеялся я вместе с ней.

— Собака слишком приземленное существо. Слишком рабское.

Я помолчал несколько мгновений, а потом сказал:

— А обезьяной?

— Господи ты боже мой, Пьямбо, мне кажется, вы меня дразните.

— Я вполне серьезно, — сказал я. — Так как насчет обезьяны?

— Ну, мистер Дарвин и без того считает, что я — обезьяна.

— Если по Дарвину, то все мы — обезьяны.

— Но одни в большей степени, чем другие.

— И что вы этим хотите сказать?

— А как по-вашему? — ответила миссис Шарбук.

— У некоторых, возможно, больше, чем у других, примитивных признаков. Выступающая челюсть, низкий лоб, больше… волос.

— Вообще-то я говорила метафорически, — сказала она. — Есть люди, которые, кажется, просто подражают другим, есть такие, кто глупее других, кто все время проказничает.

— А ваш муж? — спросил я, рассчитывая застать ее врасплох.

Она без малейшего промедления сказала:

— Уж конечно он не обезьяна. Может быть, шакал. Скорее, всего кобра. Но это если бы он был жив.

— Вы хотите сказать, что он умер?

— Несколько лет назад. Из его костей растут кораллы, — сказала она.

— Кораблекрушение?

— Вы очень проницательны, Пьямбо.

— И больше вы мне ничего не скажете?

— Чтобы вы поняли сложность наших отношений, я должна вернуться к Сивилле. Если вы не будете этого знать, то не поймете ничего из моей последующей жизни.

— Пусть будет Сивилла, миссис Шарбук. Как вам угодно, — сказал я, сознавая себя худшим из стратегов.

Я откинулся к спинке стула, держа наготове угольный карандаш и исполнившись решимости запечатлеть сегодня ее образ на бумаге. Из-за ширмы до меня донеслись звуки движения — скрип ее кресла, перемещаемого по полу, шорох ее платья, напоминающий полоскание флага на ветру. Потом я услышал, как что-то прикоснулось к деревянной раме в правой части ширмы. Я быстро поднял глаза — миссис Шарбук передвигала ширму поближе к себе на дюйм-другой, словно то, что она собиралась сказать, могло сделать ее уязвимее, чем раньше.

И вот что я вам скажу: рука, ухватившаяся за деревянную раму, не была рукой человека. Я увидел нижнюю часть предплечья до кончиков пальцев, и вид густых черных волос, покрывающих каждый дюйм кожи вплоть до второй фаланги, заставил бы оторопевшего мистера Дарвина пересмотреть свою теорию. Если же говорить обо мне, то у меня просто отвисла челюсть, глаза полезли на лоб при виде этой обезьяньей лапы с ее темными кутикулами и грубыми пальцами, выполнявшими человеческую задачу. Это видение продолжалось всего одну-две секунды, но у меня в голове немедленно возник образ царицы-обезьяны.

Я, потрясенный, мог бы так и просидеть целый день, если бы не еще одно чудо сразу же вслед за первым — с полдюжины больших зеленых листьев перелетели через ширму и неторопливо приземлились у моих ног. Все предыдущие дни у меня не было ничего, кроме голоса, а теперь, получив нечто столь материальное, я пребывал в смятении. Я наклонился и поднял один из листьев. Оказалось, что они сделаны из зеленой бумаги. Когда миссис Шарбук начала говорить, я вспомнил, что точно такие же листья мы нашли на складе — они были связаны в стопку и лежали вместе со снежинками в клети с надписью «Лонделл».

— Теперь, когда моя мать больше не бросала недоверчивых взглядов, не корчила гримас отвращения, нам с отцом ничто не мешало. Мы с головой ушли в нашу веру. Нашей новой религией стали Двойняшки. Мы были твердо убеждены, что они наделили меня даром предвидения, повсюду искали подтверждения пророчеств и находили его. Самое незначительное происшествие было для нас насыщено многослойным смыслом, и все его взаимосвязи образовывали паутину паранойи, в которой мы с удовольствием запутывались. Я знаю, каким смешным все это может показаться, но когда ты — ребенок, а из взрослых тесно общаешься только с любимым отцом, и он снова и снова повторяет, что каждое твое сновидение, каждый образ, каждое произнесенное тобой слово — ценные пророчества, то это со временем становится правдой.

Не знаю, как это получается, но могу поклясться, что такое направление мысли имеет свою особенность, и стоит вам один раз отдаться этому потоку, как начнутся счастливые события, необычные повороты судьбы, и в конечном счете вы придете к убеждению, что находитесь в самом центре мироздания. Может быть, истина состоит в том, что мы с отцом искали подобные совпадения так усердно, что легко находили их во всем. Как бы то ни было, но я стала магнитом, притягивающим всевозможные счастливые обстоятельства.

— Вам нет нужды убеждать в этом меня, миссис Шарбук, — вставил я. — Я недавно имел возможность познакомиться с этим явлением.